И йоджану двадцать одну среди водной пучины
Закончили к вечеру третьего дня исполины.
И двадцать две йоджаны быстро достроить к исходу
Четвертого дня удалось обезьяньему роду.
На пятый еще двадцать три уложили, и до ста
Они довели протяженность волшебного моста.
Был Налы отец, Вишвакарман, божественный зодчий,
И доблестный Нала, что дар унаследовал отчий,
Воздвигнул невиданный мост с удальцами своими.
В два берега он упирался концами своими.
Столпились боги в небесах, откуда
Была видна чудесная запруда,
Разгородившая, как дно сосуда,
Пучину, где живут морские чуда.
Как в небе — Млечный Путь, на глади водной,
Богам, гандхарвам и святым угодный,
В сто йоджан мост светился превосходный.
Его построил Нала благородный.
Любуясь мостом, рассекающим надвое воды,
Пустились плясать обезьяны и их воеводы.
Скакать, кувыркаться, реветь, оглашая пространство,
И сотней ужимок свое выявлять обезьянство.
На мост, Вишвакармана сыном воздвигнутый, дивный,
Вступили они, чтобы выйти на брег супротивный.
И взору приятен, шагающей рати удобен,
Блистал он, пробору в кудрях Океана подобен.
Воителей по мосту вел Добродетельный Лучник,
С ним — Лакшмана, брат, и Сугрива, отважный сподручник.
Одни — посредине, другие — по краю запруды,
Неслись обезьяны, стремительны и крепкогруды.
Блистающий мост Вишвакармана сын хитроумный
Для них проложил через весь океан многошумный.
И гулом, и грохотом голос его заглушая,
Прошла беспрепятственно по мосту сила большая.
И сын Дашаратхи, готовясь к походу на Ланку,
Нашел для своей разношерстной дружины стоянку:
Плоды и коренья съедобные пресную воду —
Все то, что потребно в лесах обезьяньему роду.
Часть двадцать третья (Вещие приметы)
Сказал благородному Лакпшане брат Богоравный,
Которому знаки зловещие сделались явны:
«Здесь, в чаще, обильной плодами и влагой прохладной,
Дружину свою па полки разобьем, Ненаглядный!
ГГредвестья толкуя недобрые, полные смысла,
Я вижу, какая опасность над миром нависла.
Побоище ждет обезьян и могучих соседей, —
Союзников их, Джамбавана, ревучих медведей.
Несчетные ракшасы гибель найдут в этой бойне.
Что медлить? Пойти напролом будет много достойней!
Вздымается вихрь, океан сотрясающий в гневе,
И гордые кряжи, хранящие золото в чреве.
Гиенам, что жрут мертвечину, подобные тучи
Кровавым дождем обагряют равнину и кручи.
От солнца кольцо пламенистое вдруг отделилось
И, в красно-сандаловых сумерках, наземь свалилось.
Зверье завывает надрывно, и жалобно птицы
Кричат, на багровое солнце уставив зеницы.
Угроза исходит от исчерна-красного диска
Луны, в небосклоне ночном пламенеющей низко.
О Лакшмана, с темной отметиной солнце мне внове,
И страшен донельзя его ореол цвета крови.
Нам гибель вселенной предсказана: звезд изобилья
Не вижу, царевич безгрешный, сквозь черную пыль я!
И небо мне застят ворон да стервятников крылья.
К тому же, — сказал Безупречному сын Каушальи, —
Вокруг не смолкают зловещие крики шакальи!
Где рать против рати с мечами и копьями встанет,
Равнина сухая кровавыми топями станет.
Сегодня же снимемся, Лакшмана, с этой стоянки
И с войском своим обезьяньим направимся к Ланке!»
Тем временем Равана, готовясь к войне, засылает во вражеский стан двух ракшасов — Шуку и Сарану. Эти лазутчики сообщают властителю Ланки добытые ими сведения о великой обезьяньей рати.
Часть двадцать шестая (Военачальники Рамы)
Разгневанный Равана видел полки и дружины.
Несметная рать облепила холмы и долины.
И Сарану он вопросил, возмущенъем пылая,
Узнать имена вожаков обезьяньих желая:
«Каких полководцев поставил Сугрива над войском,
Что с нами сразиться спешит в нетерпенье геройском?
Кто больше других на Сугриву имеет влиянья
И сколь многочисленна грозная рать обезьянья?»
И Сарана молвил: «Среди обитателей пущи
Нет воина, равного той обезьйне ревущей,
Что Ланку с лесами, горами неистовым рыком
Теперь сотрясает в своем исступленье великом.