В бронях златокованых демоны с темною кожей
На горы огромные в сумраке были похожи,—
Лесистые горы с обильем целебного зелья,
Где блеска волшебного склоны полны и ущелья.
На рать обезьянью, вконец ослепленные гневом,
Ужасные ракшасы лезли с разинутым зевом.
На ракшасах темных брони златокованы были,
Но войском Сутривы они атакованы были.
На древки златые знамен обезьяны кидались,
В коней, колыхавших густые султаны, вцеплялись.
В клочки разрывали они супротивные стяги,
Слонов и погонщиков грызли в свирепой отваге.
И стрелы, что были, как змеи, напитаны ядом,
Метали два царственных брата, сражавшихся рядом.
И ракшасов тьму сокрушили, незримых и зримых,
Опасные стрелы царевичей необоримых.
В ноздрях и в ушах застревая, взвилась круговертью
Колючая пыль меж земной и небесною твердью.
Мешая сражаться, она забивалась под веки.
По ратному полю бежали кровавые реки.
Гремели во мраке мриданги, литавры, панавы.
Воинственных раковин слышался гул величавый.
Им вторили вопли пронзительные обезьяньи,
Колес тарахтенье, коней исступленное ржанье.
Тела вожаков обезьяньего племени были
Навалены там среди темени, крови и пыли.
Там ракшасов гороподобные трупы лежали,
И дротиков груды, и молотов купы лежали.
Земли этой, взрытой и кровью полигон, дарами
Казалось оружье, что грoзнo вздымалось буграми.
Как будто земля, где цветов изобилье всходило,
Мечи и железные копья теперь уродила.
И тьмой грозновещей, как в день преставления света,
Кровавое поле сражения было одето.
И демоны Раму обстали во мраке кромешном,
И тучами стрелы метали, смеясь над безгрешным.
Ужасные эти созданья ревели бурлящим
В ночи океаном, конец мирозданья сулящим.
Но выстрелил Рама из лука по их средоточью
Шесть раз — и пронзил он шестерку Летающих Ночью:
Свирепого Яджнашатру, брюхача Маходару,
И Щуку, и Шарану — смелых лазутчиков пару.
Весьма пострадал Ваджрадамштра Алмазноклыкастый.
Почти без дыханья уполз Махапаршва Бокастый.
Стал Рама в места уязвимые, без передышки,
Свои златоперые стрелы, как пламени вспышки.
Все стороны света, при помощи меткой десницы,
Мгновенно расчистил Владетель большой колесницы..
Лишь стрелы во мраке сверкали огня языками
Да грозные ракшасы гибли в огне мотыльками.
Сражения ночь озарялась обильным свеченьем,
Точь-в-точь как осенняя ночь — светляков излученьем:
Там стрел мириады блистали златым опереньем!
И сделался грохот литавр оглушительней вдвое,
И ракшасов яростный вой устрашительней вдвое,
И бой в непроглядной ночи сокрушительней вдвое.
Громам, пробудившим Трехрогой горы подземелья,
В ответ загудели пещеры, овраги, ущелья.
С хвостами коровьими и обезьяньим обличьем,
Бросались голангулы в битву с воинственным кличем.
Бойцы черношерстые, пользуясь мрака укрытьем,
Весьма огорошили ракшасов кровопролитьем.
Тут Лпгада в битву ввязался, воитель достойный.
Его благородный родитель был Валин покойный.
А Раваны сын, Индраджит, соскочил с колесницы,
Поскольку в сраженье лишился копей и возницы,
Призвал колдовство на подмогу, окутался дымкой
И, загнанный доблестным Ангадой, стал невидимкой.
Одобрили боги великого мужа деянья.
«Отменно! Отменно!» — воскликнула рать обезьянья.
Тогда Индраджит побежденный почувствовал злобу.
Воистину ярость ему распирала утробу.
Владея от Брахмы полученным даром чудесным,
Пропал из очей Индраджит, словно став бестелесным.
Потомок властителя Ланки, вконец озверелый,
Он мечет в царевичей Раму и Лакшману стрелы.
Он мечет в них стрелы, незримый, усталый от битвы.
Блестящи они, точно молнии, остры, как бритвы.
В обоих царевичей, посланы этим злодеем,
Впились ядовитые стрелы, подобные змеям.
Они, с тетивы напряженной слетая без счета,
Опутали воинов храбрых тела, как тенета.
Коварный Индраджит в обличье явном
Не взял бы верх над Рамой богоравным.
Он, отведя глаза двум братьям славным,
Царевичей сразил в бою неравном.