Возвратившись в столицу, униженный великодушном Рамы, Десятиглавый был полон страха. Мысль о предстощем поединке не давала ему покоя. Он послал своих приближенных на вершину горы Чарьягопура, дабы пробудить младшего брата Кумбхакарпу от сна, навеянного проклятьем Брахмы, ибо один лишь Кумбхакарна, обладающий несравненной мощью, способен был посрамить богов и данавов.
Часть шестидесятая (Пробужление Кумбхакарны)
Услышали ракшасы, что им сказал повелитель,
И сборищем буйным бегут в Кумбхакарны обитель.
Душистых цветов плетеницы несут, благовонья
И прорву еды, чтоб ему подкрепиться спросонья.
Пещера, окружностью с йоджану, вход необъятный
Имела и запах цветов источала приятный.
Но вдохов и выдохов спящего грозная сила —
Вошедших бросала вперед и назад относила.
Был вымощен пол дорогими каменьями, златом.
На нем Кумбхакарна, внушающий страх супостатам,
Раскинулся рухнувшим кряжем и спал беспробудно
В своей исполинской пещере, украшенной чудно.
Курчавился волос на теле, что силой дыханья
Коробилось, изображая змеи колыханье.
Найриты дивились ноздрей устрашающим дырам
И пасти разинутой, пахнущей кровью и жиром.
Блистали запястья златые, венец лучезарный.
Раскинув могучие члены, храпел Кумбхакарна.
Втащили несчетных убитых животных в пещеру.
Их туши свалили горой наподобие Меру.
Из многих зверей, населяющих дебри лесные,
Там буйволы были, олени и вепри лесные.
Вот риса насыпали груду — не видно вершины!
Мясные поставили блюда и крови кувшины.
Стеклись йатудханы, как тучи, несущие воду.
Куреньями стали дымить Кумбхакарне в угоду.
Сандалом его умастили богов супостаты.
Он спал и гирлянд благовонных впивал ароматы.
Летающие по ночам затрещали в трещотки,
В ладони плескать принялись и надсаживать глотки.
И в раковины, что с луной соревнуются в блеске,
Немолчно трубили, по звук не будил его резкий.
От грома литавр, барабанов и раковин гула
Творенья пернатые с третьего неба стряхнуло.
Но спал Кумбхакарна — лишь птицы попадали с тверди.
Тогда принесли булавы и комлястые жерди
И ну молотить по груди его каменной скопом:
Кто — палицей, кто — булавой, кто — дубьем, кто —ослопом.
Одни Кумбхакарпу утесом расколотым били,
Другие тяжелой кувалдой иль молотом били.
Хоть было их тысяч с десяток в упряжке единой,
Далеко отбрасывал ракшасов храп исполина.
Мриданги, литавры гремели вовсю, но покуда
Лежал Кумбхакарна недвижной синеющей грудой.
Коль скоро его пробудить не смогли громозвучьем,
Прибегли к дубинам, и прутьям железным, и крючьям.
Плетями хлеща по коням, по верблюдам и мулам,
Топтать Кумбхакарпу их всех понуждали огулом.
И демоны спящего молотами колотили,
Колодами плоть Кумбхакарны они молотили.
И раковин свист раздавался в лесах густолистых,
И гром барабанный в горах отзывался скалистых.
Дрожала прекрасная Ланка от свиста и гула,
Но чудище спало, и глазом оно не сморгнуло.
И в тысячу звонких литавр ударяли попарно,
Схватив колотушки златые, но спал Кумбхакарна.
Не мог светозарный проснуться, послушен заклятью,
Хоть в ярость привел он свирепую ракшасов братью.
Хоть за уши стали кусать и кувшинами в уши -
Лить воду ему — не смогли пробудить этой туши!
Хоть молотом по лбу его колотили до боли
И пряди волос выдирали, кинжалом кололи,
Шатагхни скрепили канатом и двинули разом,
Но не шевельнулся гигант, не сморгнул он и глазом.
Слонов у него пробежало по брюху до тыщи,
Но был пробужден Кумбхакарна потребностью в пище.
Не стадо слоновье, не глыба, не древо, не молот
Его разбудили, а чрево пронзающий голод.