В кофейне на конце главной улицы в Пере, близ казарм большого Поля Мертвых, в мусульманском квартале, давал карагеза лучший актер, вероятно потому, что и кофейня принадлежит к числу лучших во всем Стамбуле. К кофейне примыкает большой сад, посреди которого была раскинута палатка, и в ней-то помещался лучший карагез. Сюда приходило много и европейцев из Перы, в том числе и я посещал усердно турецкую комедию. Вот одна из версий этой кофейни:
Хаджи-Айвас хвастает верностью своей жены и сомневается в жене Карагеза: этот рассердился, прибил и прогнал своего друга, а потом идет справляться о нравственности своей половины. Прежде всего он зовет квартального, но вместо квартального является старик „терьяки“, принимающий опиум и все спящий. Карагез обращается к нему с вопросом:
– „Карагезын карыси насл билирсен“, какова жена у Карагеза?
Терьяки лишь хранит в ответ, но карагез не отстает от терьяки и наконец будит его. Тот кричит:
– Бесчестная!
Карагез не довольствуется тем и обращается с таким же вопросом к Френгу, Арнауту и дровосеку и от всех получает одинаковый ответ: Бесчестная (каждое из этих лиц выражается по-турецки по своему, что производит в публике раскатистый смех).
Карагез в горе и отчаянии отправляется домой, но на пути видит жену Хаджи-Айваса и какого-то армянина: первая приглашает армянина к себе на свидание. Карагез слышит весь их разговор и вполне утешается в своем несчастье позором Хаджи-Айваса.
В эту версию вставлен был эпизод черного араба, который бьет карагеза и заставляет его умереть аршином; Карагез повторяет потом эту сцену на Хаджи-Айвасе, который кричит:
– Как я умру аршином?
– Ах, глупая башка! – говорит Карагез, – разве ты не слыхал, как в Америке везир умер аршином? Умри и ты также.
– Умер, эфенди, аршином.
– Сколько аршин?
– Не знаю.
Подобный вздор турецкие актеры любят взводить на Америку, где, по их мнению, возможны все необычайные случаи, и подобными эпизодами они любят разнообразить карагез.
В предместье Топханэ, ниже казарм, близ Кабаташ, в кофейне с садом был также хороший актер. Вот одна из его версий:
Жена карагеза упрятала своего мужа в „тимар-ханэ“ больницу-богадельню, чтобы самой свободнее наслаждаться жизнью. Карагеза утешает в бедствии друг его Хаджи-Айвас. Являетеся лекарь-френг, изъясняющийся на ломаном турецком языке, к потехе зрителей.
Прежде всего лекарь спрашивает:
– Come state, signor?
Карагез, принимая это за турецкую фразу, обращается в недоумении к другу своему:
– Что это говорить этот френг: „ким уста“ (кто наставник)?
Потом лекарь допрашивает карагеза, какой он нации, не Москов ли, но наш балагур объявляет себя цыганом. Далее лекарь обещает карагезу скорое излечение, прибавляя: сколько ни на есть покойников на кладбище Перы, все лечились у меня.
После разных проделок Карагез, наконец, вырывается из тимар-ханэ и является домой; недовольная жена его говорить:
– „Кашки сень ульдун“, о, если б ты умер! (Это может значить: что? бы тебе умереть?)
Карагез принимает слова жены за наличную монету и в восторге от ее привязанности.
Грязная и маленькая кофейная в предместье Топханэ, подле главной пристани, в одну из ночей Рамазана давала следующую версию, представляемую очень часто и в других кофейнях.
Карагез и Хаджи-Айвас обеднели до того, что нечего им есть. Хаджи-Айвас объявляет, что у него осталась ученая кастрюлька (тэнджере); карагез, не желая отстать от друга, хвалится ученым котлом (казан).
– „Насл сенын казан окумишь“, как это твой котел учен? – спрашивает с сомнением Хаджи-Айвас.
– А как учена у тебя кастрюля? – отвечает Карагез и, пользуясь случаем поврать, начинает рассказывать своему другу, как выучился котел его читать и писать, слушал лекции в медресе, потом служил „кятибомы“ (секретарем) в диване и т. д.
Но все это не спасет друзей от нищеты и голода: Хаджи-Айвас предлагает наконец переменить имена и устроить „бейрам-бешики“, качели. В восторге от этой выдумки, они пляшут и при этом происходит несколько грязных сцен.
Карагез собирает деньги за качели: Хаджи-Айвас является делить барыши.
„Бир пай беным дыр, бир пай Карагезын дыр, бир пай бейрам-бешикчи дыр“, одна доля моя, другая доля Карагеза, а третья доля качельщика, отвечает Карагез. Всего было три доли, и таким образом Хаджи-Айвасу не достается ничего.