Я нисколько не преувеличу дела, если скажу, что особенную прелесть для правоверных составляют в карагезе скандальные происшествия. Непременно покажется удивительной страсть меддахов и актеров турецких выводить на сцену приключения с неверными женами, тогда как в мусульманском обществе неверная жена тотчас же подвергается смерти, и следовательно, строгость наказания застраховывает мусульманское общество от измены прекрасного пола. Но кто же не знает, что запрещенный плод вкуснее, и что поэтому и в турецких харемах, хотя и, редко, ведутся успешно любовные интриги, которые меддах и карагез представляют в преувеличенном виде? Не должно заключать из турецкой комедии, будто в Турции чрезвычайно распространена любовная интрига, в особенности у замужних женщин: напротив, как я уже сказал, эти приключения чрезвычайно редки и еще реже сходят с рук безнаказанно. Спрашивается: почему же меддах и карагез так часто и так нагло выводят неверную жену на сцену своих рассказов? Потому что чувственность составляет существенную черту мусульманского общества, и комедия турецкая не есть отражение господствующего порока в действии, но лишь представление моральной язвы, которой поражено общество. Во всех рассказах меддаха и в похождениях карагеза вы видите лишь плотскую страсть, нет и тени духовного стремления; это нераздельно присуще исламу, который весь проникнут чувственностью.
В карагезе чувственность доведена до самых грязных пределов: куклы постоянно являются хуже, чем в натуральном костюме, и сцены совершаются такие, и притом очень наивно, от которых само бесстыдство отвратилось бы. Но таков вкус нации, что и турки и райя стекаются с наслаждением на эту комедию; с крайней горестью скажу, что на карагеза ходят во множестве и маленькие девочки, а во время пребывания на Принцевых островах я видель в этой комедий довольно порядочных армянок и гречанок, молодых жен негоциантов, от души хохотавших над срамными приключениями Хаджи-Айваса. Так глубоко падение турецкого общества, что никто из членов его и не постигает бездны, в которую он упал! Пускай эта наивность бесстыдства и спасает мусульман от других утонченных пороков, но она покупается чересчур дорогой ценой.
Карагез, как и полишинель, осмеивает все, иногда даже примешивая политические события и пашей, любит потешиться над гяурами, которых постоянно выводит в смешном виде; обладает порядочным запасом остроумия и каламбуров, к которым турецкий язык способен, но весь труд карагеза остается без всяких последствий: турки и райя похохочут над его выходками, и тем дело кончается, никто не думает об исправлении. Да и сам актер или автор карагеза имеет лишь ввиду позабавить слушателей, а не бичевать общество.
Карагез дается в кофейных и в обыкновенное время, только очень редко; в рамазанные же ночи на одного меддаха наверное приходится до пяти карагезов. Представления начинаются с 9 часов и оканчиваются к 11 или 12 часам; за вход в комедию платится полтора пиастра (7,5 коп. сер.), и сверх скандального представления зритель получает даром трубку и скверный горячий шербет. Для европейца, не владеющего вполне турецким языком, карагез и непонятен, и скучен, и даже отвратителен; особенно скучны места, когда актер поет, иногда очень долго, какой-нибудь романс, за одно из действующих лиц.
Хотя изучение мусульманского общества для нас более интересно с отрицательной стороны, однако я не побоюсь привести здесь некоторые сцены карагеза, чтобы дать читателю выгодное понятие о турецком полишинеле, сгладив разумеется неудобные в печати места. Забава целой нации стоит того, чтоб хотя бы однажды обратить на нее вниимание.