Наконец погребальный кортеж отправился к Полям Маат. Там, в выдолбленной в скале усыпальнице, тело умершего монарха упокоится по всем правилам древнего ритуала. Место захоронения было приготовлено еще при жизни царя, поскольку в Стране Хора фараоны, едва успев обжиться в своих земных дворцах, начинали готовить себе последнюю обитель. Осознание того, что грань между миром бренным и миром потусторонним, куда неминуемо отправляется каждый, тонка, нисколько их не огорчало, напротив — помогало решать дела этого мира.
Для Па-Рамессу это были вторые царские похороны, а вот Птахмос присутствовал на погребальной церемонии подобного масштаба впервые. Широко раскрыв глаза, он следил за развертыванием пышного ритуала. Каждый раз, когда это позволялось правилами этикета, он задавал наставнику Тиа вопросы относительно церемонии. Тогда же он совершил и достопамятную оплошность — когда они прибыли к некрополю, Птахмос спросил:
— Мой дед Эхнатон тоже здесь похоронен?
Сети, которого в это время не было рядом с семьей, этого вопроса не слышал, в отличие от Туи, Тийи и Па-Рамессу. Наставник строго посмотрел на Птахмоса и прижал указательный палец к губам.
— Твой дед — Рамсес, и сегодня мы сопровождаем его в последнее жилище, — вполголоса сказал он.
Может, по причине нежелания понимать, а может, и по скудоумию, но Птахмос не сразу осознал, что совершил оплошность. Слова наставника следовало понимать так: «У тебя нет иного деда, кроме Рамсеса». Мальчик стал задавать вопросы реже.
По возвращении в Уасет Туи не стала рассказывать супругу об этом инциденте и запретила Тийи и Па-Рамессу упоминать о нем; Сети наверняка отчитал бы Птахмоса, а момент для этого был неподходящий: у Сети было достаточно забот в связи с предстоящей коронацией, и члены семьи старались лишний раз его не беспокоить.
Па-Рамессу снова охватило лихорадочное возбуждение: предстоящее восхождение на трон его отца под царственным именем Сети Менмаатра являлось вторым этапом пути, приближавшим его к короне. Сознание того, что Птахмос старше, отравляло его душу сильнее яда. Он даже стал подумывать о том, не подбросить ли сопернику в постель гадюку, сестру Ника и Рика, детей мерзкого Апопа. Но для человека укус змеи не всегда смертелен, да и потом, где раздобыть гадюку? Принцу не так-то просто заполучить самое обычное животное, не говоря уж о змее…
Во время церемонии воцарения Сети, воплощенного сына Амона, Па-Рамессу пришлось смириться с тем, что теперь Птахмос стоял рядом с ним, на месте, которое во время коронации Рамсеса I занимал Па-Семоссу. Па-Рамессу ни разу не заговорил с ним. Придворные и высокопоставленные чиновники из провинций, наместники, жрецы и военачальники пытались прочесть на лицах принцев хоть какой-нибудь знак, который позволил бы им больше узнать о том, как расположились звезды над Страной Хора. Но лица обоих мальчиков, волей судеб ставших «братьями», были непроницаемы, как маски, и любителям пересудов пришлось довольствоваться созерцанием Первой Царской супруги Туи и ее дочери Тийи, щедро удовлетворявших их любопытство: обе лучились радостью и без счета рассыпали вокруг улыбки.
Когда Сети, «воскреснув», взошел на трон, те, кто присутствовал на коронации его отца, невольно сравнили двух монархов. Тело сына не было таким развитым и мускулистым, как у отца и предшественника на троне, и все же от него исходила внутренняя сила. Проще говоря, царственное тело стало более хрупким, но разум приумножился. Такие, как Сети, больше полагаются на здравый смысл, чем на силу своей длани.
За коронацией последовало пиршество, во время которого внимание Па-Рамессу привлек эпизод продолжительностью в несколько секунд — именно столько времени занял обмен взглядами между Птахмосом и Хупером-Птахом, Верховным жрецом из Хет-Ка-Птаха. Жрец устремил на принца вопрошающий взгляд, тот ответил заносчивой улыбкой. Если бы у глаз был голос, окружающие могли бы услышать такой диалог: