Пенунхеб вскочил и забегал по комнате.
— О пунтийских попугаях, — поправила красавица. Её большие красивые, умело подведённые растёртым малахитом со свинцовыми блестками глаза начали набухать слезами.
— Ой, сейчас вся моя краска с глаз и лица потечёт из-за этих глупых, несвоевременных слёз, — Иринефер ужаснулась про себя, но ничего не могла с собой поделать. Ей было ужасно обидно и хотелось расплакаться. Она, как последняя шлюха, полдня потратила на то, чтобы предстать во всём блеске своей ослепительной красоты перед этой грубой старой свиньёй, а он даже не посмотрел на неё!
— Что? — жрец остановился и склонил своё разъярённое лицо.
— Я сказала: о пунтийских попугаях, — Иринефер тихо всхлипнула.
— О, великий Амон, не дай мне совершить убийства этой глупой женщины, — Пенунхеб воздел худые руки к потолку, разрисованному танцовщицами в соблазнительных позах. — Иногда, моя бесценная, очень хочется стукнуть тебя чем-нибудь тяжёлым по голове!
— В этом наши желания удивительно совпадают, — пробормотала себе под нос красавица и проворно, но очень аккуратно, чтобы не размазать малахит, вытерла платочком увлажнившиеся глаза.
— Что? — сердито переспросил жрец.
— Нет, ничего, — ответила жена фиванского номарха и добавила взволнованно и жалобно: — Значит, ты меня больше не любишь, Пенни?
— Ну, что у нас за разговор?! — опять возмущённо воскликнул Иенунхеб. — Любишь, не любишь? Пойми, Ири, мы на краю тех событий, которых так долго ждали и о которых так много мечтали. Ведь сейчас всё решится: или мы с тобой взойдём на трон, или погибнем позорной и мучительной смертью. А ты мне талдычишь о каких-то нубийских или тьфу, Сетх их забери, пунтийских попугаях...
— Значит, ты всё-таки женишься на мне, когда захватишь трон? — глаза красавицы мгновенно высохли и загорелись восторженным огнём.
— Конечно, женюсь, Ири, моя дорогая, бесценная голубка, — присел рядом с ней на кровать жрец. — Я захвачу трон, а ты браком со мной освятишь это верностью традициям и придашь всему законный вид. Ведь ты же, моя ненаглядная, единственная близкая родственница фараона Хоремхеба, родная его племянница и даже, как поговаривают, незаконная его дочь. Брат фараона умер за девять месяцев до твоего рождения, а твоя мать пользовалась благосклонностью повелителя. И все об этом знают и помнят.
— Да, конечно, я всегда чувствовала, что дядя меня любит больше, чем просто племянницу. И я единственная, кто в таком тесном родстве с покойным фараоном. А эта жалкая выскочка, жена Рахотепа, хоть и величает себя племянницей Хоремхеба, на самом деле, внучатая племянница! Ну разве можно её сравнивать со мной? — добавила возмущённо Иринефер, взмахнув рукой с острыми ярко-красными ноготками так, словно хотела вцепиться в волосы своей сопернице по родственным связям. — Но ты любишь меня не только потому, что я обеспечу законность твоим посягательствам на трон? — вдруг подозрительно взглянула она на собеседника.
— Ну, конечно нет, моя очаровательная дурочка, — обнял её жрец и стал целовать правое открытое плечо. — Я тебя люблю больше всего на свете, мне и трон без тебя не нужен, глупенькая. Как ты могла подумать, что ты для меня — ступенька к власти? Только скажи, и я всё брошу, заберу тебя от этого дурака-номарха и мы уплывём отсюда куда-нибудь подальше. Золота и серебра у меня столько, что мы сможем запросто основать где-нибудь в Сирии, или на островах собственное государство и жить в своё удовольствие. Хочешь?
— Ну, вот ещё, что удумал, — протестующе дёрнула плечами красавица. — Я что, перед козопасами на островах или жалкими кочевниками в Сирии буду одеваться в свои чудесные наряды царицы? Нет уж, нам, как драгоценным камням, нужна достойная оправа.
— Весь Египет будет твоей оправой, — выдохнул уже страстно Пенунхеб.
Красавица быстро скинула своё платье с орнаментом из перьев пунтийских попугаев и увлекла на себя жреца, который теперь отнюдь не казался ей тупым, старым и усталым.
— О Боже, Амон вседержитель, — вздохнул сокрушённо Пенунхеб, почувствовав как его стремительно оседлала красавица, раззадоренная бесом честолюбия и греховной, но такой сладкой страсти. — Ведь мне же ещё со своими людьми совет проводить...
— Ничего, мой тигрёнок, — ворковала проворная красавица, страстно и властно. — У тебя на всё сил хватит.
В спальне установилась жаркая тишина. Монотонно скрипела кровать, в тон ей пищала какая-то пташка, раскачивающаяся на ветках раскидистой сикиморы под окном, с неплотно прикрытыми белыми ставнями, да ещё изредка повизгивал неподалёку деревянный, плохо смазанный блок шадуфа, при помощи которого тощий, загорелый до черноты раб поливал многочисленные растения в прекрасном саду. Вода, весело бегущая в арыке, так же сладостно журчала для цветов, росших поблизости, как звучали любовные придыхания первой красавицы Египта, незаконной дочери покойного фараона для второго жреца Амона, честолюбивого и сладострастного не по возрасту Пенунхеба.