— Это в Финикии сейчас модны такие ужасные шерстяные покрывала, милочка?
— Я ношу то, что мне к лицу, и то, что могу позволить по скромным средствам, которыми мы с моим мужем располагаем. Я не желаю выдавать себя, как некоторые, за того, кем не являюсь, — ответила, скромно опустив глазки, Бинт-Анат, но тон был предерзкий.
— А у крошки острый язычок! — вдруг улыбнулась Нуфрет и вновь осмотрела молодую женщину. — Давай, дорогая, раз и навсегда выясним наши отношения, раз уж мы здесь сейчас в тесном родственном кругу. Ты, мой остроязыкий птенчик, теперь можешь позволить себе всё, что только захочешь. Ведь отныне твой муж не только единственный наследник своего отца, но и мой, если он будет, конечно, заботливо поддерживать заупокойный культ в храме, который я уже отстроила у моей усыпальницы на западном берегу в Мёртвом городе. Я вам долго надоедать не буду своим утомительным присутствием, после смерти моего единственного сына я не собираюсь задерживаться в этом вздорном мире. Поэтому ты не только можешь вести тот образ жизни, какой положен женщине нашего круга, а просто обязана это делать. Прибереги все эти шерстяные покрывала, девочка, до того случая, когда твой муж снова увезёт тебя в Азию и ты сможешь вволю покрасоваться в них в шатрах бедуинов. Ведь, как я знаю, Рибби теперь служит под началом Рамоса, заведующего всеми внешними сношениями нашей империи. А коль ты вошла в высокопоставленную египетскую семью и проживаешь не где-нибудь, а в самом сердце нашей страны, в великих стовратных Фивах, где царствует Амон, то и веди себя соответственно, моя крошка.
— Я покорно буду нести бремя роскоши и высокого положения, которое возложит на меня моя семья, — вздохнула Бинт-Анат, низко склонив хорошенькую головку с ровным пробором посередине, — в конце концов я же давала клятву перед Баалом, что разделю с мужем все испытания и горести, которые обрушит на нас судьба.
Нуфрет рассмеялась, обращаясь к своему мужу:
— А девчонка умна, с характером и с неплохим для азиатки чувством юмора, — затем она вновь обратилась к Бинт-Анат: — Завтра приходи ко мне, девочка, я подарю тебе кое-какие драгоценности, бремя которых ты будешь сносить. Также мы примерим на тебя с портными настоящие египетские платья, которые, я думаю, оттенят всё великолепие твоей молодой фигурки. Ведь даже этот ужасный шерстяной кокон не смог скрыть всех твоих прелестей. И не красней, моя крошка, ты в Египте, а здесь не принято скрывать свою красоту. Жена моего приёмного сына должна быть ослепительна! — закончила свою речь племянница покойного фараона Хоремхеба.
3
Внезапно раздались быстрые, уверенные шаги и в зал вошёл, наклонившись перед дверной притолокой, огромного роста финикиец с небольшой, аккуратно подстриженной чёрной кудрявой бородкой, волнистыми волосами, ниспадавшими почти до плеч и перетянутыми на лбу позолоченным кожаным ремешком, одетый в пурпурные из тончайшей шерсти одежды. Рахотеп вскочил и, вежливо улыбаясь, приветствовал экзотичного иноземного гостя.
— Жизнь, здоровье и богатство желаю я тебе, о славный гость из далёкой прекрасной страны! Я молю всех богов и богинь нашего сладостного края, да ниспошлют они тебе здоровье, удачу в торговле и долгую-долгую жизнь, дабы я видел тебя в благополучии многие годы и мог обнимать тебя моими руками! — хозяин дома усадил гостя на резное деревянное кресло с высокой спинкой.
Когда слуги начали разносить прохладительные напитки, а обнажённые молоденькие служанки раздавать цветы лотоса и водружать на головы гостей колпачки, сплетённые из волос и наполненные ароматным маслом, ведь всем известно, что без благовоний не может быть радости, в зал запросто по-родственному тяжёлой ленивой походкой вошёл грузный брат жены хозяина дома, старый воин Хаемхет.
— Простите за опоздание, мои дорогие родственнички, — пробасил он сиплым голосом и плюхнулся в кресло, которое заскрипело под ним как живой поросёнок, которого собираются резать. — Но на улицах, прилегающих к порту, через которые шёл мой путь, какое-то столпотворение. Мои слуги с трудом смогли пронести меня на носилках сквозь одуревшую толпу.
— Хлеб и пиво! — небрежно приветствовал гостя Рахотеп. — Ты, Хаемхет, разве не знаешь, что завтра к нам прибывает наш божественный повелитель, сын Амона, великий фараон, да здравствует он вечно. Наверно, и готовятся к его встрече.