— Брать заговорщиков живыми!
Буквально через несколько минут все были повязаны и, понуро опустив головы, со спутанными руками за спиной, шли в сопровождении караула в крепость, расположенную в центре города, где находился дворец фараона и одна из самых больших тюрем страны.
2
Несколько дней испуганные фиванцы сидели по домам. В городе не работали даже базары. А по пустынным пыльным улицам печатали свой тяжёлый шаг военные патрули из корпуса Амона, который был скрытно передислоцирован из Финикии и, окружив плотным кольцом городские стены, чтобы и мышь не могла проскользнуть, теперь наводил порядок в мятежной столице Верхнего Египта. Кроме военных по Фивам бродили, как своры легавых, отряды чернокожих маджаев под предводительством начальника стражи Меху. Пришёл его звёздный час. Свирепые нубийцы врывались в дома заговорщиков и их родственников, переворачивали всё вверх дном от крыши до погребов. Под аккомпанемент женских воплей и детского плача, они вытаскивали прятавшихся государственных преступников и тащили их на допросы и расправу во дворец. Вскоре в мрачных подвалах оказались все участники злополучного пира у Яхмоса, состоявшегося накануне приезда фараона. Не трогали почему-то только Иринефер, жену мятежного номарха и любовницу главного заговорщика, Пенунхеба. Но наступил и её черёд.
Незаконную дочь фараона Хоремхеба доставили на носилках под усиленной охраной ко дворцу в центре Фив ровно в полдень на третий день после неудавшегося покушения на живого бога, властелина Египта, Рамсеса Второго. Когда она ступила с деревянного настила носилок на утрамбованную и высушенную солнцем до крепости камня глинистую поверхность площади, то сразу же увидела длинный ряд кольев. На них были посажены все главные заговорщики. Многие ещё стонали и хрипели, дёргая ногами и руками, крепко связанными за их спинами. Лужи спекающейся крови застывали под жарким солнцем у основания кольев. Мириады мух облепили свои жертвы.
Сопровождавший разодетую в пух и прах красавицу, словно она шла на пир, а не на допрос к палачам фараона, глава стражи Меху явно по указанию своего повелителя, не спеша провёл Иринефер перед жутким строем. Несмотря на густой слой пудры лицо женщины постепенно приобрело землистый оттенок, она начала спотыкаться на ровном месте. Свирепо улыбающийся Меху стал галантно поддерживать её под локоть, потом ему пришлось просто тащить женщину за собой. И тут Иринефер увидела своего мужа Яхмоса, он, как огромный жук, извивался на коле. Из его рта раздавался сиплый стон. Иринефер вздрогнула и рванулась вперёд. Двое дюжих чёрных стражников, блестя белками глаз, скрестили перед ней копья, не подпуская вплотную к главному заговорщику.
— О, боже, что они с тобой сделали! — женщина всхлипнула.
— Попроси фараона, чтобы нас убили! — услышала она вдруг знакомый голос откуда-то сбоку.
Иринефер повернула голову, всмотрелась в уродливое тело, скорчившееся на коле рядом с Яхмосом, и узнала Пенунхеба. Опухшее, фиолетово-жёлтое, облепленное мухами лицо второго жреца Амона было трудно узнать. Он едва шевелил искусанными, чёрными от запёкшейся крови губами.
Иринефер пыталась что-то сказать, но Меху быстро потащил её вверх по лестнице к величественному порталу у входа во дворец фараона. Они поспешно прошли через длинную анфиладу роскошных залов. Шаги гулко отдавались эхом под высокими сводами. Вскоре под ногами оказались мраморные ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, и Иринефер с ужасом увидела, как двое царских рабов тащат за ноги полуголое тело. Она всмотрелась и узнала престарелого Инуи, визиря Верхнего Египта. Бритая голова старика глухо стукалась о каждую ступеньку. Его глаза были выпучены, лицо искажено судорогой, рот полуоткрыт. Инуи явно отравили.
— Куда вы его тащите? — спросил Меху слуг.
— Фараон велел бросить его на съедение собакам, — вытер пот с лица высокий малый. — Вот уже третьего тащим, — тяжело переводя дыхание, добавил он на ходу.
У Иринефер вновь закружилась голова, и Меху буквально внёс её в небольшую залу, поставив перед Рамсесом, сидящим на резном из чёрного дерева кресле с высокой спинкой. Ноги перепуганную женщину не держали, и она буквально рухнула на колени.
Лицо фараона за те страшные три дня, когда он наблюдал за допросами в своих подземных казематах, осунулось и почернело. Взгляд остекленел.
— Так, значит, и тебе захотелось поцарствовать? Что, лавры покойной Хатшепсут[76] не дают покоя?
76