— Подождите, пожалуйста, ещё немного, — проговорил мягким голосом Риб-адди улыбаясь. — Мои слуги составят вам компанию, чтобы вы не скучали. И запомните на будущее, я не просто купец, а родственник царя Сидона. Пока я жив, никто не смеет разговаривать со мной неуважительно, если он, конечно, не горит большим желанием остаться без головы, — молодой человек выразительно посмотрел на острое, широкое лезвие секиры в руках мрачного чёрного нубийца и быстро вышел из общей залы постоялого двора.
Вскоре наряженный в дорогие пурпурные одеяния с золотой вышивкой по краям, исполненной лучшими сидонскими мастерицами, высоко ценившимися за своё искусство во всех странах Востока, Риб-адди в сопровождении многочисленных слуг, так же разодетых и с дорогим оружием в руках, не спеша и с достоинством шагал по кривым, тесным улочкам Хаттусы. Впереди шли двое хеттских воинов и, громко ругаясь, расталкивали бесцеремонно любопытную толпу. Они вымещали своё зло на подвернувшихся под руку простых горожанах, уже давно привыкших к хамству и грубости царских приспешников.
4
В то время как Риб-адди направлялся во дворец, царь страны Хатти Муваталли, одетый по-домашнему в чёрную тунику с длинными рукавами и коричневую кожаную безрукавку на меху, с пятнами на груди и животе от острого чесночного соуса, который царь очень любил, восседал во главе длинного стола в просторной зале, украшенной по стенам, обитым дубом рогами оленей, туров, слоновьими бивнями, шкурами львов, тигров и леопардов. На его большой коротко подстриженной круглой голове красовалась простая вышитая зелёным и красным узором шапочка из валяной овечьей шерсти. В таких скромных головных уборах ходили почти все мужчины страны. В лице царя с полными, чуть отвисшими, плохо выбритыми щеками, крючковатым носом и пухлыми, красными губами тоже не было ничего необыкновенного. Только большие, очень живые карие глаза с весёлыми искорками выдавали в нём незаурядного человека. Сейчас царь, обгладывая гусиную ножку, внимательно и с каким-то лукавым вызовом оглядывал сидящих за его столом родственников, которых он собрал во дворец, чтобы возложить на них часть материальных затрат по подготовке предстоящего похода против надменных египтян, стремящихся завоевать его богатейшую провинцию Сирию.
— Пришло время и вам, мои дорогие, порастрясти свои мешки и потратиться малость на общее благо: снаряжение войска для отпора зарвавшемуся молодому фараону Рамсесу, — проговорил Муваталли, после того как запил гусятину своим любимым красным чуть терпким вином, которое производили на местных виноградниках. Он терпеть не мог сладкие финикийские вина.
— Ничего себе, малость! — проворчал в ответ высокий и худой, болезненного вида младший брат царя Хаттусили, возглавлявший обособленные, расположенные в труднопроходимых горах северо-восточные провинции хеттской империи. — Я и так привёл в наше войско почти четыре тысячи воинов, да пятьсот колесниц. А что мне стоило их обмундировать и вооружить? А продовольствие, которое они везут с собой, оно что, заготовлено не в моей провинции? И ты ещё что-то требуешь с меня вдобавок?
— Ты же знаешь, братец, что Рамсес собирает целых четыре корпуса со всего Египта. А это значит, что он выставит на поле боя до двадцати тысяч отборных воинов, если не считать дополнительные отряды из азиатских провинций. Чтобы разгромить такую тьму египетских воинов, а воевать они умеют очень даже хорошо, и тебе это всё известно отлично, мне понадобится не менее трёх тысяч колесниц. По три человека на колесницу — это девять тысяч. И все они должны быть нашими, хеттскими воинами, ведь только хетты умеют по-настоящему сражаться на конях. Да ещё необходимо собрать тысяч десять пехоты. Такое количество мы никогда не набирали. На коней, на колесницы и на оружие нужно много серебра и золота. Для того чтобы нанять пехотинцев с западных островов, тоже золото надо, а казна уже пуста!
— На охоту ехать — собак кормить! — проговорил младший брат, поднимая вверх длинный сухой палец, своим любимым поучающим жестом, так раздражавшим старшего державного родственника. — Ты бы, чем гонять козлов, оленей, да кабанов по окрестным горам, раньше, в мирное время позаботился о своевременном сборе налогов. Тогда сейчас твоя сокровищница не была бы пустой. А то ведь у тебя многие богатейшие провинции вообще годами ничего не платят в казну. Откупщики просто обманывают бессовестнейшим образом, сунут тебе малую толику серебра за то, чтобы собирать налоги, а потом дерут три шкуры со всех. В результате у них оказывается в десять раз больше, чем та сумма, за которую эти прохвосты выкупили у тебя право мародёрствовать по всей славной империи, созданной неусыпными трудами нашего великого деда — Суппилулиума[79]. Да будет жизнь его на небе легка и беззаботна, ведь он заслужил её своими славными делами на земле. Набивают эти проходимцы себе мешки золотом и серебром, да ещё посмеиваются над тобой. А ты, братец, сам считаешь ниже своего достоинства заглянуть в документы и убедиться, на сколько же тебя обманывают, и другим не даёшь это сделать. Сколько раз я тебя призывал дать мне право контроля над налогами, если уж сам считаешь ниже своего достоинства великого полководца копаться в этих низких материях. Ведь управление государством как раз и состоит из таких вот рутинных и скучных дел. А ты только о военных походах и думаешь, тоже мне горный орёл. Вот и сидишь без золота и серебра, когда оно нужно тебе позарез. И вместо того чтобы взять за задницы это ворьё и порастрясти его, ты начинаешь притеснять честных людей, сдирая с них по три шкуры. Ничего ты с меня больше не получишь и можешь не таращить так зверски свои глаза, сказал, не дам и серебряного кольца, значит, не дам.
79