— Почему это ты так думаешь? — продолжал он улыбаться.
— Да ведь охоту ты поставил на первое место. Значит, медведь тебе милее, чем я? — засмеялась Арианна, закинув руки за голову. Острые, красные соски запрыгали перед глазами Муваталли. — А мне вот больше нравится завалить такого медведя, как ты! — воскликнула девица и легла на волосатую тушу.
Тут царь хеттов вновь убедился, что в любви с его распутной родственницей, пожалуй, не сравнится ни одна женщина огромной империи.
— Ты просто сумасшедшая, — стонал от мучительного наслаждения царь. В его помутневшем от огня страсти мозгу смешалось всё — голубые глаза, белозубая улыбка, алые соски, чёрные пряди волос, гибкие руки... — О, боги! — уже рычал владыка империи.
— Я залюблю тебя до смерти! — шептала принцесса.
Свидание продолжалось ещё довольно долго. Муваталли не обратил внимания, что принцесса больше ни разу не поцеловала его в губы, после того как они выпили вина. Начало темнеть. В ранних осенних сумерках царь и принцесса вышли из охотничьего домика в холодный и сырой лес, где их ждали слуги с лошадьми. Вскоре раздался топот копыт, с хрустом ломающих валявшиеся на земле ветки и разбивающих первый ледок на лужах. Топот гулким эхом отзывался в горах, заросших лесом. Две небольшие кавалькады, царя и принцессы, въехали в город. А когда опустилась ночная тьма и город затих во сне, чёрные тени по верёвочным лестницам перемахнули через высокие каменные стены. Это были Арианна и Риб-адди. Они сели на лошадей, поджидающих их внизу, и бесшумно, как призраки, исчезли в густом, ледяном, осеннем, ночном тумане. Копыта животных были обуты в толстые войлочные сапожки. Молодой египетский разведчик предусмотрел всё.
На следующий день царь хеттов проснулся от резкой пульсирующей боли в животе. Приближённые ужаснулись, когда вбежали в спальню на крики. Лицо их повелителя было чёрным. Несколько часов метался Муваталли на постели, проклиная Арианну. Он и его мать поняли всё, когда им доложили, что принцесса исчезла из города.
— Клянусь тебе, что я найду эту негодяйку и сожгу её живьём, — проговорила Цинатта, склонив седую голову к умирающему сыну, который уже передал корону и государственную печать своему наследнику.
Последнее, что увидел в своей жизни Муваталли, это синеглазое лицо Арианны, вдруг превратившееся в чёрную клыкастую морду пантеры.
— А я обожаю завалить такого медведя, как ты! — рычала она страстно. — Я залюблю тебя до смерти!
Царь забился в агонии.
— Снимите её с меня, — кричал он ничего не понимающим придворным, — снимите!
Урхи-Тешуб стоял рядом и с ужасом смотрел, как в страшных муках жизнь покидает его отца. Вскоре он вышел в тронный зал и, надев массивную железную корону, в которую было вделано множество драгоценных камней, уселся на железный трон. Только царь страны Хатти мог позволить себе такую роскошь. Новый царь не стал проводить длительных церемоний. Он выслушал первых вернувшихся гонцов от отрядов воинов на колесницах, которые отправились по разным дорогам в погоню за принцессой-цареубийцей, и приказал собирать войско.
— Она, конечно, сейчас у своего папаши в его восточной провинции. Я выжгу дотла владения Хаттусили, а его самого и всю его семью предам страшной смерти. Эту ветвь нашей семьи нужно как можно скорее отрубить и сжечь, — проговорил Урхи-Тешуб и встал с холодного железного трона.
В империи хеттов, как и предвидел египетский фараон, началась кровавая схватка за власть между ближайшими родственниками умершего Муваталли.
4
Семь долгих лет раздирали страну Хатти междоусобные войны. Целые богатые провинции превратились в пустынные местности, где по заросшим травой дорогам можно было ехать днями, не встретив человеческого жилья. Только вой волков раздавался на развалинах прежде цветущих селений и городов. Но всё же железная воля и звериная хитрость Хаттусили победили яростное безумие Урхи-Тешуба, который принял царское имя своего деда и стал зваться Мурсили Третий. В конце концов войско нетерпеливого молодого царя попало в засаду в тесных ущельях непроходимых горных отрогов восточной части страны. Здесь, среди заснеженных скал, и полегли лучшие воины страны Хатти. Молодой царь был захвачен живым, и как ни требовала, а затем просила и умоляла Арианна своего отца, чтобы Урхи отрубили голову, Хаттусили не пошёл на такое, как он сам выразился «беспримерное злодейство».
— Послушай, моя бешеная дочурка, — говорил Хаттусили, подпирая длинной и тощей рукой гладко выбритый узкий подбородок, — я и так запятнан кровью своего брата. Чтобы отмыться от неё, мне не хватит и целой великой реки, на которой стоит Вавилон. Надо же думать о том, что скажут потомки, — он сокрушённо вздохнул.