— Завтра ты увидишь моего нового визиря во всей египетской красе, — рассмеялся Рамсес, обнимая за талию жену.
— Визиря тайных дел? — спросила лукаво царица. — Он будет продолжать докладывать тебе, Сеси, о каждом моём шаге?
— Ну, что ты, дорогая, как ты могла такое подумать! — возмущённо воскликнул фараон. — Рибби будет заниматься иностранными делами.
— Знаю я ваши иностранные дела, — проворковала Арианна. Она довольно бегло говорила на разговорном египетском языке. Недаром Риб-адди столько лет был её учителем. — Но мне скрывать, Сеси, от тебя нечего, так что пусть шпионит. Я к Рибби так привыкла за все эти годы, что мне будет чего-то не хватать, если рядом не будет его смышлёной физиономии. Пойдём-ка лучше в спальню, ведь наш медовый месяц только начинается. Кстати, Рибби, Нинатта сегодня плакала и спрашивала о тебе. Ты, надеюсь, не бросишь бедную девушку? Тем более через неё тебе многое можно будет продолжать узнавать и обо мне, — подмигнула ехидно Арианна, уводя своего мужа из залы. По тому, как на неё смотрел Рамсес, Риб-адди понял, что его повелитель влюблён в хеттскую пантеру так же, как двадцать лет назад.
— Вот змея, — бормотал себе под нос новый визирь, покидая дворец. — Не может не укусить. С ней ухо надо держать востро, даром что мы уже на египетской земле. От неё и здесь жди сюрпризов. Нинатту мне бросать нельзя, да и привязался я к ней за долгие годы. Но как всё-таки хороша эта Арианна. В ней есть что-то такое привлекательное, что и столетнего с— Да, фараону теперь трудненько придётся.
Риб-адди в сопровождении слуг медленно шёл по просторным тёмным улицам новой столицы к своему дому, где его ждала жена и её азиатская родня, прочно укрепившаяся на египетской земле. Первая, кто увидел Риб-адди побритым и умащённым благовониями, была его верная Бинт-Анат. Ей было уже за тридцать, но для мужа она продолжала быть той испуганной молоденькой красавицей, которую он встретил на сидонской улице шестнадцать лет назад.
6
На следующий день двору был представлен новый визирь Риб-адди. И с первых же дней все поняли, что на политическом небосклоне империи взошла яркая звезда. Новый визирь хоть вёл себя скромно, даже вкрадчиво, но обладал такой тяжёлой рукой и таким безграничным доверием фараона, что многие самые знатные сановники начали его бояться и заискивать перед ним. Однако Риб-адди не задирал носа. Он хорошо знал, что здесь у себя на родине, в столице родной страны, его поджидает не меньше опасностей, чем в тылу противника, где он провёл столько долгих лет. Старые навыки разведчика очень помогали ему в беспощадной, не прекращающейся ни на миг борьбе за благосклонность верховного владыки Египта, которая шла вокруг трона. Работы у нового визиря было много, но первое, что он сделал, как только вошёл в курс дела и взял бразды правления в своей сфере деятельности в цепкие руки, это отпросился у фараона съездить к себе домой. Риб-адди ещё не видел сына. Старый Рахотеп не отпускал обожаемого внука от себя, оправдываясь в письмах состоянием своего здоровья.
— Вот похоронит меня Имхотепик, зажжёт свечу в моём поминальном храме, ну, тогда уж пусть едет в столицу, — писал он своему высокопоставленному сыну. — А то приезжай-ка, Рибби, сам к нам, мать порадуешь. Она так и рвётся к тебе, да вот меня больного и беспомощного оставить не может.
— Старый лентяй не хочет покидать своего уютного, нагретого местечка, вот и выманивает меня к себе, — смеялся Риб-адди, перечитывая последнее письмо отца, сидя под зонтиком на барке, которая под парусом и с помощью вёсел не спеша поднималась вверх по течению могучей реки.
Много лет назад скромным юношей он плыл на судне к берегам неведомой Финикии. Теперь уже почти сорокалетним мужчиной, пережив столько, сколько обычный египетский чиновник не переживёт никогда, возвращался домой. Он плыл по любимой стране, всё пристальней всматриваясь в берега, чем ближе судно подплывало к его родному городу. Стояло время сбора урожая. Африканское солнце палило неистово. Риб-адди, наблюдая за крохотными фигурками крестьян и писцов по берегам, неторопливо попивал прохладное пиво. Ему вспоминались заснеженные перевалы и обледенелые горные тропы страны Хатти, и то как он тогда мечтал вот об этом жгучем солнце и египетском напитке.
«Нет, жизнь прожита хорошо, достойно, — подумалось вдруг, — даже если бы я сейчас умер, подвести итог есть чему!»
Но ещё больше Риб-адди почувствовал неостановимый бег времени, когда рано утром вбежал по ступенькам в свой родной дом. В центральной комнате он увидел знакомую картину. Отец, благообразный Рахотеп, сидел в кресле, подставляя голову цирюльнику Нахту, и слушал сплетни о соседях.