— Ну, и как она в конце-то концов узнала, что муженёк изменяет ей со служанкой? — весело спрашивал отец.
— Да притворилась, что ушла на базар, а сама с чёрного хода пробралась в дом и видит: её муженёк там с этой девицей... Да не вертите вы головой, уважаемый, а то так и без ушей можно остаться, — ворчал постаревший, но всё такой же мрачный Нахт.
Во время отцовского хохота Риб-адди и вошёл в комнату. Все притихли и удивлённо уставились на солидного незнакомого господина с серьёзным лицом, так бесцеремонно ввалившегося в чужую гостиную. В его руках был посох, усыпанный драгоценными камнями, символ большой власти владельца. Рахотеп пристально всмотрелся в чужака, и вдруг его широкое добродушное лицо исказилось судорогой.
— Рибби, сыночек! — вскочил он и, рыдая, кинулся ему на шею. — Зови мать! — крикнул Рахотеп слуге.
Но Риб-адди сам, опережая слугу, кинулся по знакомым коридорам на задний двор, где также, как много лет назад, каждое утро слуги пекли хлеб и готовили завтрак своему господину. Выбежав на горячие каменные плиты двора, Риб-адди замер. Теперь уже у него покатились из глаз крупные слёзы. Под сикиморой на том месте, где он всегда завтракал перед тем как уйти в школу, сидел худенький, изящный мальчик, почти юноша. Локон юности висел у него над ухом. Он с аппетитом уминал горячие с пылу, с жару пирожки. Рядом стояла приземистая женщина в пёстром платье. Бретельки глубоко впились в её дородные плечи. Она взмахнула головой, встряхивая уже изрядно поседевшую чёлку, и вдруг почувствовала присутствие чужих. Женщина обернулась и замерла, протянув руки вперёд. Мальчик тоже перестал есть и с любопытством уставился на незнакомца.
— Рибби, — прошептала побелевшими губами Зимрида. Она не могла сдвинуться с места.
Сын порывисто обнял мать и посмотрел на мальчика.
— Приехал, Имхотепик, твой папа, — проговорила бабушка.
Вскоре все слуги столпились вокруг Риб-адди. На какое-то время они забыли, что перед ними важный господин, и запросто хлопали по спине своего товарища детства и юности. А первое, что сделал могущественный визирь фараона, это сел за свой старый маленький столик и вместе с сыном стал жевать горячие пирожки, запивая пивом из фиников. Располневшая светлокожая женщина подошла к нему, ведя за руки двух подростков. Риб-адди всмотрелся.
— Боже мой, да ведь это Мая! — воскликнул он, затем вскочил и обнял её. — А это твои дети?
— Да, дорогой Рибби, — ответила ливийка, всё также кокетливо улыбаясь.
Она выразительно показала глазами на черноволосую девочку.
— Твоя дочка, — прошептала Мая, склонившись к уху своего бывшего любовника. — А я теперь не рабыня и дети мои тоже, — уже громко проговорила она.
— Я позабочусь и о тебе и о них, вы будете жить достойно, — проговорил Риб-адди.
Он снял с левой руки роскошный золотой браслет с драгоценными камнями и протянул его девочке.
— Вот держи от меня первый подарок. Как тебя зовут?
— Нефри, — застенчиво ответила девочка, блеснув голубыми, как у матери, глазками. — Мама моя много рассказывала про вас. Вы стали таким большим человеком!
— А всё потому, что слушал свою маму и ел на завтрак много пирожков, — ответил Рибби, приглашая детей за стол.
Зимрида принесла большое блюдо с новыми пирожками, налила детям финикового пива и закричала на слуг:
— А ну, нечего прохлаждаться, дармоеды. Пора приниматься за работу, а то наш голодный господин Рахотеп прибежит сюда и слопает кого-нибудь из вас на завтрак! Да что, у вас носов нет, не чувствуете, хлеб подгорает, — подскочила она к пекарям, размахивая руками.
— Пойдём-ка, Имхотеп, к дедушке, нам надо поговорить, — сказал Риб-адди, приобняв сына за худые загорелые плечи. Они пошли по прохладным коридорам большого дома. А с рабочего двора им вслед полетели слова песни, которую по привычке затянули слуги:
На этот раз чуткий слух Риб-адди уловил искренние нотки в их голосах, слуги обращались к нему.
«Надо будет и о них тоже позаботиться. Ведь людей, которые бы искренне дружески ко мне относились, остаётся на земле всё меньше и меньше. Об этом надо помнить всегда», — думал визирь, входя в столовую, где сидел радостный Рахотеп.
Все дни не было отбоя от гостей. Приехал и сам правитель Фиванского нома, уже изрядно поседевший, но всё такой же свирепый дядя Мехи со своим многочисленным семейством. Его сын, располневший Кемвес, начальник стражи города Фивы, вошёл в залу со своей женой Рахмирой, которой после смерти Пасера, убитого в битве под Кадешом, не пришлось долго ходить вдовой. По тому, как дальняя родственница посмотрела на Рибби, он понял, что она так и не простила его. Но главный визирь только вежливо улыбался и непринуждённо занимал беседой своих родственников. Риб-адди давно уже понял, что двадцать лет назад правильно сделал, отказавшись от Рахмиры. Без любимой и верной жены, какой была Бинт-Анат, он сейчас не был бы счастлив. А богатство и власть он заслужил сам.