— Спасибо тебе, Рибби, — прошептал ему на ухо дядя Мехи, — ты блестяще выполнил тогда моё поручение. Иначе бы меня скорее всего не было в живых.
Старый стражник не мог о секретном деле говорить вслух при посторонних, хотя всё уже давно быльём поросло. Но Риб-адди знал, о чём речь.
— А как там жирный жрец Тутуи, который плыл со мной и всё пытался найти моё послание? — спросил своего дядю тоже шёпотом визирь.
— Хитрая бестия, он как в землю провалился. Нигде его после разгрома заговора найти не смогли, — ответил, недовольно сопя, огромный Мехи. — До меня доходили слухи, что он удрал на Кипр и там стал известным египетским магом.
— Да уж, что-что, а голову людям он мог морочить мастерски, как и пить пиво целыми кувшинами, — рассмеялся Риб-адди.
Он чудесно провёл свой месячный отпуск на родине. Вернулся Риб-адди в Пер-Рамсес вместе с сыном. Тому пора уже было начинать взрослую жизнь. Риб-адди устроил Имхотепа в главном строительном управлении империи. Фараон возводил по всей стране новые храмы, и работы для разбирающихся в архитектуре и строительном деле было много. Сам же главный визирь занялся своим любимым делом: иностранными делами и разведкой. Здесь тоже работы хватало.
7
Однажды Имхотеп упросил своего очень занятого отца выйти из дворцовой канцелярии и посетить строительство нового храма Амону в Пер-Рамсесе, за которым юноша наблюдал.
— Папа, ведь ты же начинал как архитектор. Мне дедушка рассказывал, как ты написал ещё в школе пространный трактат об усыпальницах древних фараонов и об их поминальных храмах на западном берегу, — говорил молодой строитель, возбуждённо жестикулируя, когда отец и сын входили на обширный двор строящегося храма.
— За что чуть не поплатился своей молодой и глупой головой, — пробормотал себе под нос визирь и стал рассматривать ещё недостроенные во многих местах стены и колонны храма.
Вскоре его внимание привлекла группа каменщиков-резчиков, которые под руководством худого невысокого мужчины с длинными полуседыми волосами, забранными сзади в пучок, наподобие конского хвоста, вытёсывали на высокой внутренней стене какое-то гигантское изображение.
— Художник Хеви руководит высечением из камня барельефа, изображающего битву под Кадешом, — проговорил Имхотеп.
Художник повернулся, с достоинством поклонился высокому гостю, опирающемуся на золотой посох визиря, и спокойно пояснил:
— Это уже третий мой барельеф с битвой. Первые два мы выполнили в Фивах и Мемфисе.
Риб-адди оглядывал выступающие из камня фигуры многочисленных египетских и хеттских воинов, коней, колесниц. Хеви не спеша давал пояснения.
— Я сам, кстати, с моими товарищами, был участником этой битвы, — он показал на мощную фигуру руководителя бригады каменщиков, проворно взбирающегося по лесам к самой крыше, и толстяка, сидящего в тени и затачивающего бронзовые резцы.
— Так всё и происходило, как вы изображаете? — спросил, иронично улыбаясь, визирь.
— Ну, может быть, не совсем так гармонично фигуры располагались по полю. Главное мы передали: ожесточение схватки, отчаянное положение, в которое наши воины попали в начале битвы, и, наконец, тот подвиг, который мы все совершили во главе с сыном Амона, сбросив врага в реку. Поверьте, это было нелегко. Кстати, великий визирь, вас зовут Риб-адди?
— Да. Вам моё имя что-то напоминает?
— Очень далёкое прошлое, — улыбаясь ответил Хеви. — Я помню, что этим необычным для египетского уха именем был подписан один трактат с подробными чертежами старинных царских захоронений на западном берегу в Фивах. Это случайно не ваш родственник или предок?
— Я написал этот труд сам, ещё в школе, — ответил старый разведчик, насторожившись. — Уж не покойный государственный преступник Пенунхеб, тогда ещё будучи вторым жрецом Амона, дал вам ознакомиться с моим трактатом?