— Не беспокойся, господин, — поддакнул Хашпур с мрачной улыбкой. — В брюхе крокодила им будет очень покойно.
У Риб-адди холодные мурашки побежали по спине. Пора было уносить ноги, а то он может познакомиться с удавкой из носорога раньше срока, что так милостиво установил ему новый начальник.
«Ну, я попал!» — думал юноша, на цыпочках выскальзывая из здания, где находилась резиденция второго жреца Амона.
Глава 4
1
Когда Риб-адди, как сумасшедший, прибежал к своему дяде и с места в карьер попытался выпалить ему сногсшибательную новость, которую он узнал, вернее подслушал с риском для жизни, то ошарашенно натолкнулся на суровый, предостерегающий взгляд. Глава фиванских стражников, несмотря на свой грубовато-простоватый вид, был очень умным и, главное, хитрым человеком, что для его должности было, пожалуй, поважней, чем огромная сила и свирепость, наводившая ужас как на преступников, так и на добропорядочных обывателей. Сметливый дядя и слова не дал сказать своему племяннику, бьющему от нетерпения копытами, как необъезженный и совсем уж неопытный жеребёнок. И только, когда они поднялись на крышу высокого трёхэтажного дома и уединились там среди росших в кадках замысловатых цветов и вывезенных из глубин Африки экзотических растений, с которыми обожала возиться жена Меху, оглядевшись, обратился к племяннику:
— Ну, давай, Рибби, выкладывай. Вижу, что ещё чуть-чуть и ты просто лопнешь от распирающей тебя жажды поведать мне что-то уж очень интересное и важное, — он присел на низенькие резные скамейки, стоящие под карликовыми пальмами, длинные листья которых слегка шелестели на ветерке, дующем с реки. — Садись, садись, нетерпивец, в ногах правды нет. И запомни первое правило того, кто хочет в наше непростое время дожить до седых волос: никогда не говори чего-либо важного, а тем более касающегося государственных преступлений, если не уверен, что тебя никто из твоих недоброжелателей не может подслушать.
Глава стражи наставительно поднял палец, а потом с хрустом почесал им свою густо заросшую грудь.
— Как, дядя Меху, даже дома вы опасаетесь чужих ушей? — выдохнул чуть слышно юноша, вопросительно раскрыв свои блестящие живые карие глаза.
— А ты что думал? — заворчал глава стражи, по-буйволиному опуская вперёд круглую, выбритую голову. — Ты думаешь, те, кто замышляет недоброе против власти нашего властелина, да будет он всегда жив, весел и здоров, не подкупили кого-нибудь из моих слуг, чтобы знать, о чём я говорю дома со своей женой и домочадцами? Они были бы круглыми дураками, если бы этого не сделали. А они отнюдь не дураки, можешь мне поверить, я ведь с них глаз не спускаю уже долгое время. Ведь кто сейчас печётся неусыпно о безопасности государства и нашего фараона в первой столице Египта? А? Только я. Во дворце и мышей уже некому ловить, одно бабье осталось, которое только тряпками и цветочками занимается, — махнул небрежно стражник своё ручищей в сторону дворца, возвышающегося розовато-белой громадой над частью города, где проживали мать и две законных жены фараона. — Ох, неосторожно поступил наш властелин, оставив столицу на попечение этого старика, выжившего из ума.
Рибби улыбнулся. Он хорошо знал, что дядя Меху терпеть не мог визиря южного Египта, старого Инуи, который был ближайшим советником ещё отца правящего сейчас фараона. Затем юноша быстро и подробно изложил то, что узнал во дворце второго жреца Амона. А так как он обладал феноменальной памятью, то передал слова Пенунхеба дословно.