— Ох, и хитёр ты, Кемвес, — сказала Рахмира, грозя пальцем. — Это он хочет, чтобы, ты, Пасер, пойдя по военной стезе, освободил ему в будущем место вашего папаши.
— Ты овечий курдюк! Забудь об этом! — рявкнул старший брат и врезал оплеуху Кемвесу, который вновь оказался на полу.
— Да что вы всё меня лупите по обеим щекам? Хороши родственнички, хоть из дому беги! — взвыл младший братец. — Этак я и пообедать не смогу, больно будет рот открыть. Ну и угораздило меня родиться младшим в семье, в которой у всех тяжелейшие кулаки! — Кемвес быстро, не вставая, на четвереньках отполз подальше от брата и только тогда поднялся.
В этот момент в комнату вошла Хафрет, мать буйволят. Это была высокая, краснолицая, очень полная женщина с коротким чёрным париком на голове, сидящим чуточку набок. Она только что инспектировала деятельность своих кухарок, которых пришлось немного потаскать за волосы, чтобы те не забывались, когда говорят с госпожой, не пересаливали суп и не воровали пряности. Отдуваясь, Хафрет вошла в столовую залу и тут же громко вспомнила Сетха, злого бога, считавшегося на юге Египта главным недоброжелателем местных жителей.
— Да что вы тут, Сетх вас забери, паршивцы неумытые, поразбросали свои копья да луки, пройти по дому спокойно нельзя, вечно спотыкаешься об эти деревяшки! Вы что с папаши своего пример берёте? У того они тоже всегда даже у постели валяются! Сколько с дня нашей свадьбы не талдычу ему о том, что их надо аккуратно на стенах развешивать, всё без толку. Только отмахнётся и швыряет, как заявится домой после работы, эти дурацкие штуки прямо посредине комнаты. Устал, видишь ли, на службе, замаялся, бедненький, молотить по мордасам всех без разбору, руку ему протянуть к стенке лень, где крюки для этого барахла прибиты, — ругалась Хафрет, поправляя парик и переводя дух. — Здравствуй, Рибби, — кивнула она юноше и тут же закричала зычным голосом слугам: — Да вы там уснули, что ли? Подавать будете или нет? Ждёте, когда похлёбка совсем простынет, распутники и тунеядцы! — она уселась за небольшой круглый столик в центре зала и обвела всех присутствующих большими, чуть навыкате глазами. Её двойной подбородок недовольно колыхнулся, когда Хафрет увидела свою племянницу, продолжающую сидеть рядышком с Риб-адди.
— Ты бы ещё ему на колени при всех-то забралась, — выпалила она свирепо, но в глазах заблестели весёлые огоньки. — Ох, избаловала я тебя, девка, ох избаловала. Пороть тебя в детстве надо было, тогда бы сейчас, как шёлковая была. А ну, молодняк, садитесь за свои столики и не сметь рот открывать, когда старшие вам не велят, — предостерегающе подняла свою круглую, упитанную руку хозяйка дома, заметив, что племянница хочет что-то ответить.
Слуги внесли на больших подносах закуску и глиняные миски с бараньей похлёбкой. В доме Меху гастрономических изысков не любили, готовили по старинке, но сытно. Риб-адди вздохнул.
«Опять придётся наедаться до отвала, иначе тётка Хафрет совсем оскорбится», — подумал юноша и принялся уписывать за обе щеки большой глиняной ложкой ароматную похлёбку с крупными кусками жирного мяса.
3
После сытнейшего обеда Риб-адди с округлившимся животом, комично выглядевшим на его стройном, поджаром теле, вышел подышать вечерним воздухом в сад. Солнце уже заходило за лилово-серую кромку гор на западе. Верхушки пальм и сикимор в саду окрасились густым багровым светом. Риб-адди, делая вид, что бесцельно прогуливается, не спеша прошёл по песчаной, тёплой дорожке почти до конца, а потом свернул направо между густыми кустами и оказался у беседки, скрытой от посторонних глаз живописной завесой виноградных лоз с крупными зелёными листами и лиловыми гроздями, быстро созревающими на жарком африканском солнце. Здесь его уже ждала Рахмира. Молодые люди обнялись. Девушка страстно принялась целовать юношу, который выглядел несколько смущённым. Риб-адди льстило, конечно, что такая, всеми желанная, богатая невеста влюбилась в него по уши, но сам-то он был почти равнодушен к ней. Ни её богатства, ни она сама особенно не привлекали, и ему было немного стыдно прикидываться влюблённым. Однако расчётливый ум финикийского торговца, доставшийся от матери, говорил: ничего предосудительного в том, что он нашёл себе богатую невесту нет, брак — дело серьёзное и главное в будущей невесте не красота, а характер и, конечно же, приданое. Но кровь отца, гордого и своевольного египетского аристократа, порой неожиданно вдруг начинала играть и юноше казалось, что он исполняет постыдную роль. Риб-адди стоял, не в силах ни уйти, насмерть обидев девушку, ни отдаться страсти. Наверно, по закону притягивания друг к другу противоположностей, Рахмира тем сильнее желала своего любимого, чем холоднее и нерешительнее он был.