— У мразь! — вырвалось у Бухафу, и он с брезгливой миной на чёрном, загорелом, небритом лице, какая обычно бывает у человека, который намеревается раздавить ползущую гадину, уже стал опускать свой кулак на яйцеобразный череп, как в дверь заглянул пожилой полный жрец с трясущимися жирными щеками, привлечённый необычным шумом, доносившемся из покоев главы храма Амона.
— На помощь! — заорал он пронзительным тонким голоском, увидев чёрную, огромную фигуру грабителя могил. — На помощь, нашего повелителя убивают!
Бухафу отпрянул от Пенунхеба, резко повернулся и кинулся в открытую дверь. Несмотря на то что он первый раз был в этом дворце, сноровка старого грабителя, который привык пробираться по сложнейшим каменным лабиринтам, помогла ему и сейчас. Повинуясь инстинкту и отличной зрительной памяти, разбойник молнией пронёсся по длинным узким коридорам, просторным залам и дворам и оказался у неприметной калитки в саду, через которую и провёл его Хашпур во дворец. Но калитка была заперта на большой бронзовый, позеленевший от времени замок. Бухафу осмотрелся. Вокруг простирался ночной сад, который окружала массивная глинобитная стена. Высоченные пальмы тёмными стройными силуэтами вырисовывались на фиолетовом звёздном небе. Их огромные перистые листья, словно крылья гигантских летучих мышей, плавно покачивались, тускло поблескивая в лунном свете. Сзади, из темноты послышался глухой шум от ног множества бегущих людей. Острый слух грабителя различил знакомые звуки позвякивания бронзовых наконечников копий о ветки деревьев и друг о друга. Бухафу вновь осмотрелся.
— А будь всё проклято! — прорычал он и с разбегу кинулся на закрытую калитку.
Хотя та была сколочена из массивных досок, для крепости обитых ещё многочисленными бронзовыми пластинками, но такого удара выдержать не смогла. Глинобитная стена содрогнулась. Бухафу с отчаянным рёвом вместе с поломанными досками и вышибленным бронзовым замком с мощным запором оказался в пыли узкой улочки, залитой лунным светом. Удар был такой силы, что даже гранитная голова громилы не выдержала и несколько секунд он лежал на дороге неподвижно, разбросав в стороны длинные могучие руки. Но вот Бухафу очнулся, вскочил на ноги, оглянулся, вытирая рукой кровь, льющуюся из разбитого лба, и кинулся прочь. Он был в родной стихии кривых, узких улочек старого города, на которых провёл большую часть своей жизни в разбоях, пьяных драках или стычках со стражниками. Через полчаса он уже подходил к неприметному двухэтажному зданию с плоской крышей, стоявшему неподалёку от торгового порта. Это был притон, в котором хозяйничала матушка Диге.
3
В то время как Бухафу отчаянно боролся за свою жизнь, его приятели и сообщники лихо проматывали золото и серебро, которое они получили за грабёж усыпальницы одного из фараонов прошлых времён. Хеви и Пахара отнюдь не мучила совесть.
— Пусть ему там на небесах будет также хорошо, как нам сейчас, — провозгласил богохульственный тост художник Хеви, откидывая длинную прядь своих чёрных прямых волос с высокого бледного лба и задорно подмигивая полуголым девкам, окружившим обоих приятелей в просторном полутёмном зале припортового кабачка.
— А нам уж так хорошо, что и думать ни о чём другом нет никакой охоты, кроме вот этих титек! — взвизгнул как поросёнок медник Пахар, осушая объёмистую кружку финикийского вина и хлопая здоровенную бабищу, устроившуюся рядом с ним на циновках. Она поглощала целыми пригоршнями нежнейшие финики, фиги и другие восточные сладости, которыми был уставлен низкий квадратный столик, стоящий перед ними. Видно было, что грабители не скупились в эту праздничную для них ночь.
— Послушай, Хеви, — промурлыкала Мэсобе, красивая эфиопка, жемчужина притона матушки Диге. — Нарисуй нам чего-нибудь весёленькое. Ты это здорово умеешь.
Словно выточенная из светло-коричневого дерева искусным скульптором, Мэсобе полулежала на красном, замызганном тюфячке рядом с художником. Её тонкие пальчики ласково поглаживали юношу и с особой нежностью кожаный мешочек с золотыми слитками, который висел у него на шнурке, крепко перевязанном по тонкой талии.