Этой ночью Риб-адди спал очень чутко. Рядом с ним в палатке, разбитой на корме, храпел жрец. Вдруг юноша услышал, как Тутуи прекратил свой однообразный храп и тихо встал со своего ложа. Притворившись спящим, Риб-адди мирно посапывал. Жрец накинул на жирное тело белую тунику и, осторожно ступая босыми ногами по деревянной палубе, пошёл к мачте, которая возвышалась в середине судна, покачивающегося на мелких речных волнах. Два троса с якорями был натянуты, как струны. Течение реки пыталось унести караван дальше по течению. Казалось, что корабли также спят, как и утомившиеся за долгий жаркий день люди, лениво покачиваясь на воде, волнуемой напором воды. Караван отдыхал в виду правого берега, заросшего шелестящими на ночном ветерке полусухими стеблями папируса. В фиолетовом небе горели крупные звёзды. Над мачтой изредка бесшумно проносились чёрные тени летучих мышей. Около борта слышно было, как плескались крокодилы, привлечённые аппетитными для них запахами человеческой, лошадиной и бычьей плоти.
Риб-адди бесшумно крался за жрецом, скрываясь в тени борта. А Тутуи тем временем подошёл к мачте, где среди слуг, спавших вперемежку с матросами прямо на деревянной просмолённой палубе, разыскал возничего Кемвеса и растолкал его. Удивлённый юноша уставился ничего не понимающими спросонья глазами на физиономию жреца, склонившегося над ним.
— Вставай, Росис, нам надо поговорить, — прошептал Тутуи. — Да тише, а то всех перебудишь.
Они вдвоём тихонько отошли от мачты к самому борту.
— Тебе дал это письмо Меху, твой господин, чтобы ты передал его визирю Рамосу, когда мы приплывём в Финикию? — спросил шёпотом жрец юношу, который, ёжась от прохладного ночного ветерка, смотрел удивлённо на свиток папируса, который держал перед ним Тутуи.
— О чём это вы, уважаемый? — почтительно поклонился Росис, зевнув. — Никаких писем мне мой хозяин не передавал. — Я ведь маленький человек. Моё дело править лошадьми на колеснице. Я знать не знаю ни о каких письмах.
— Зачем ты мне врёшь, Росис? — чуть повысил голос жрец. — Этот свиток мы нашли в твоих вещах. Признавайся. Ничего страшного в этом нет. Мы просто хотели бы знать: не передавал ли чего-либо Меху тебе устно для Рамоса? А, может быть, у тебя есть и второе письмо для того, кто выше положением?
— Да ничего мне мой господин не передавал, а если бы и передал, то разве стал бы я рассказывать об этом вам. Я хоть и уважаю жрецов Амона, но служу начальнику стражи города Фив, досточтимому Меху, и, думаю, не дело жрецов совать свой нос в его дела, — Росис проснулся окончательно и возмутился нахальному допросу.
— Так, значит, ничего тебе больше ни устно, ни письменно не передавали? — настойчиво повторил Тутуи.
— Не ваше это дело уважаемый, — юноша резко повернулся, чтобы идти назад.
В этот момент в руках у жреца в лунном свете блеснуло широкое лезвие, которым он брился каждое утро. Тутуи схватил юношу за короткие курчавые волосы, закинул его голову назад и полоснул лезвием по выступившему кадыку. Раздался судорожный хрип. В следующее мгновение жрец уже спихнул в тёмную воду через низкий борт зарезанного. Раздался глухой всплеск, затем вода забурлила. Крокодилы ринулись на неожиданно подвернувшуюся им добычу, и вновь наступила тишина. Жрец воровато оглянулся на мачту, но никто из спавших под ней даже не пошевельнулся. Тутуи старательно вытер окровавленную бритву о канат, свисавший с мачты, потом убрал её под тунику, посмотрел на уже начинавшую светлеть полоску неба над горами на востоке, зевнул и, неслышно ступая босиком по шероховатой, прохладной, влажной от утренней росы палубе, двинулся к своей палатке на корме. Риб-адди молнией метнулся назад. Он плюхнулся на свой матрас, но никак не мог заставить себя ровно сопеть. Его бил холодный озноб. В палатку, наклонясь, залез жрец.
— Что-то пить хочется, — потягиваясь, проговорил юноша. — У нас поблизости воды нету?
— Да ты пивка хлебни, кажись, в кувшине твоём ещё чего-то булькает, — проговорил Тутуи и разлил в кружки остатки пива.
Риб-адди, стараясь не стучать зубами о глиняный край, судорожно промочил пересохшее горло.
— Эх, молодо-зелено, — проворчал насмешливо жрец, допив свою кружку и вытирая тыльной стороной руки мокрые губы, — выпили-то всего пару кувшинчиков, а он уже похмельем мучается. Ничего, сынок, привыкнешь. К концу нашей поездки мужчиной станешь, даже бочка вина тебя с ног не свалит, не то что какое-то жалкое пиво. Самое главное — бери пример со старого Тутуи и всё будет отлично. Держись меня, я тебя в люди выведу, попугайчик ты мой неоперившийся, — с насмешкой в голосе проговорил жрец. Вскоре он уже похрапывал на мягко покачивающемся под ним матрасе.