— Давай сначала быстрей закончим дела в Финикии. А потом уж я лично займусь выжиганием внутренней заразы, — нахмурился фараон. — Кстати, если я не ошибаюсь, твоего знатока языков и верного мне человека зовут Риб-адди?
— Молодец, Сеси, тут ты даже меня удивил! — воскликнул визирь.
— Недаром же ты меня учил раскладывать всё по полочкам в голове, учитель. Преданных людей нужно помнить, чтобы было, на кого опереться в трудную минуту, — улыбнулся Рамсес, садясь на скромное походное кресло, украшенное только золотом и серебром, без многочисленных драгоценных камней. — Зови это чудо-дитя двух народов, я уверен, что ты его, как и письмо, припрятал, если не в рукаве, то где-то поблизости.
Рамос хлопнул в ладоши и что-то приказал бесшумно появившемуся слуге тихим голосом. Через несколько минут Риб-адди уже лежал на животе у ног фараона.
— Встань Риб-адди, — милостиво обратился к нему Рамсес. — Можешь стоять в моём присутствии. Хочу тебя поблагодарить за верную службу. Ты разоблачил подлые замыслы предателя Пенунхеба и его сообщников и подвергался большой опасности, доставляя нам такие важные сведения. Я не забуду твоей преданности и щедро награжу тебя. Теперь вновь настала нужда в твоей храбрости и верности нам. Ты должен тайно проникнуть в город и связаться с людьми, о которых более подробно расскажет визирь Рамос, — фараон показал на стоящего рядом с креслом старичка. — От него получишь самые подробные наставления. Однако я хочу дать тебе один совет: когда ты окажешься в Сидоне, помни всё время о том, что твоя главная задача не просто передать моё послание, но и способствовать успеху всего дела в целом. А главная наша цель — это то, чтобы сидоняне перешли на нашу сторону, изгнали гарнизон хеттов и обратились ко мне с просьбой: «Дай нам дыхание жизни, чтобы мы могли от сына к сыну вдыхать от твоего могущества!» Если они сделают это, то я обещаю, что ни один сидонянин не расстанется со своей жизнью, ни один дом в городе не будет разрушен и имущество не будет разграблено. Более подробно о наших условиях и требованиях сказано в письме, которое ты передашь. Но ты должен стать не бессловесным исполнителем моей воли. Всем своим поведением и словами вселяй в сидонян уверенность, что египтяне сдержат свои слова. И одновременно веди себя с достоинством. Ты представляешь меня в этих переговорах, и всякое непочтение к тебе или оскорбление тебя — будет неуважение ко мне, твоему законному государю. Иди, Риб-адди, я уверен, что ты справишься с этим поручением. А фараон не забудет тебя, он никогда не забывает своих верных слуг.
— Я не только приложу все силы, чтобы выполнить приказ моего повелителя, но если надо, отдам свою жизнь за его интересы, — ответил юноша, заикаясь от волнения. Кланяясь и пятясь, чтобы не показать своему повелителю спины, он вышел из шатра.
Уже стемнело. На небе сияли звёзды. С моря дул непривычно прохладный ветерок. Но Риб-адди не чувствовал ничего. Его распирало от гордости. Сам фараон, да здравствует он вечно, похвалил его, назвал по имени и даже поручил новое опасное и важное задание. Он теперь не просто скромный маленький писец. Риб-адди стал личным секретным посланником фараона на переговорах с сидонянами.
— О, Амон великий, как бы гордилась моя мать, бывшая простая финикийская рабыня, или невеста Рахмира, да и отец тоже, узнав, что я удостоился такой чести! — пронеслось в голове у молодого человека.
Вышедший из шатра фараона Рамос, улыбнувшись, посмотрел в красное разгорячённое лицо юноши и сказал:
— Ты, милый мой, успокойся, отдышись и ступай за мной. Нам ещё о многом надо переговорить. А самое главное: ты должен многое запомнить. Так что приди в себя, я тебя хорошо понимаю: не каждый день приходится простому смертному разговаривать с земным богом.
Они двинулись в соседний шатёр, где располагалась походная канцелярия владыки Египта. Рядом шёл высокий чёрный слуга и освещал зажжённым факелом путь по узкой каменистой дорожке, извивающейся между корявых, с торчащими во все стороны кривыми ветками оливковых деревьев. Было слышно, как за холмами неумолкаемо шумел прибой. Ближе к городу на широкой равнине расположился сияющий огнями тысяч костров египетский военный лагерь, мерно гудевший, как растревоженный улей.