— Лови воров! — завопил пирожник. Но мальчишек уже и след простыл.
Пенунхеб, улыбаясь, шагал между рядами и жадно жевал горячий пирожок с финиками. Лет тридцать он ничего не ел с таким аппетитом. Это был пирожок из его детства. На какое-то время он забыл про все свои коварные и честолюбивые планы, давившие на его сутулые плечи, как гири, его бледное с нездоровым серым оттенком лицо сплошь в глубоких складках и морщинах разгладилось. Жрец выпрямился и беззаботно зашагал по базару, словно юнец, только что вырвавшийся из школьной темницы, где его заставляли корпеть целый день над нудной писаниной. Пенунхеб, стряхнув груз прошедших лет и забот, свободно и уверенно пробовал инжир, финики, виноград, непринуждённо перемигиваясь с торговками, которые и в настоящее время, как в годы его юности, не отличались особой добродетелью и могли предложить покупателю не только фрукты в корзинах, но и свои прелести, чуть прикрытые туго обтягивающими белыми, красными, жёлтыми, зелёными льняными рубашками. Правда сейчас, и это Пенунхеб отлично понимал, ему, конечно же, пришлось бы раскошелиться, чтобы попробовать заветный плод, а в годы его юности хорошенький школяр мог рассчитывать на дармовщину, а и в придачу и на сытный ужин. Но годы взяли своё. Второй жрец Амона вскоре почувствовал, что солнце немилосердно печёт ему голову, хоть и закрытую париком, а непривычные к долгой ходьбе ноги болят — босиком по горячей пыли идти было просто мучительно.
Он надел сандалии и прямиком направился в то место, где различные ремесленники разложили свои поделки. Пенунхеб подошёл к рядам, где торговали фаянсовыми и стеклянными вазами, скульптурными и ювелирными изделиями, мебелью. Опытный взгляд жреца сразу же отметил среди многочисленных торговцев, сидящих на земле, на циновках или на низеньких деревянных стульчиках, работников из храмовых и дворцовых мастерских, которые вместе с частниками принесли на продажу те изделия, которые они сделали за длинный и изнурительный рабочий день сверх нормы и из своего материала. Их усталые, измождённые, бледные лица выделялись среди загорелых до черноты грубых физиономий остальных местных мастеров, работающих прямо здесь, на базаре, на глазах у покупателей.
— Купите, господин, — умоляюще протянул руку худой, высокий, глухо кашляющий ремесленник, показывая рукой на красивые стеклянные вазы. — Вся моя семья уже третий день голодает.
— А вам что, не выдают пропитание на месяц вперёд? — спросил жрец, останавливаясь и с интересом вглядываясь в продавца. — Ты из храмовых?
— К несчастью, из храмовых, — мрачно процедил сквозь зубы стеклодув. — Да у дворцовых та же история, — махнул он длинной костлявой рукой. — Им тоже дают пропитания столько, что растягивай не растягивай, а хватает только на полмесяца. А как потом жить?
— Ну, ты ведь вазами торгуешь, — Пенунхеб ухмыльнулся, — одну продал и на целый месяц обеспечен.
— Да, как же, продашь эти вазы, — горестно закачал давно не бритой головой стеклодув. — Спроса сейчас никакого. Вот во время праздников — другое дело, но ведь до праздников надо дожить!
— Да скоро совсем нечем торговать будет, — подхватил седовласый коренастый гончар, выложивший рядом свои голубые фаянсовые вазы и чаши умелой тонкой работы. — Не дают проклятые начальники на себя поработать вволю. Норму дневную так увеличили, что только её выполнишь, как уже солнце зашло. А ночью-то не особо развернёшься.
— А виноват в том, что мои детки умирают с голоду, проклятый второй жрец Амона, Пенунхеб. Он всё храмовое хозяйство, да вообще всю Фиванскую область, подмял под себя! — вдруг завопила худая женщина, появившаяся среди сидящих на земле ремесленников. — Будь он проклят, этот выродок, да постигнет его кара всех богов, да не наследует ему его сыновья... — кричала уже истошным голосом жена одного из храмовых мастеров. Длинные чёрные космы, торчавшие во все стороны, придавали ей вид странного и дикого существа, словно только что вырвавшегося из загробного мира.
Хашпур нахмурился и половчее схватил свою дубинку, чтобы как следует врезать зарвавшемуся простонародью. Но жрец остановил его и мягким, сочувственным тоном обратился к ремесленникам: