– Нельзя лишать себя всех развлечений!
– Но Вальтер…
– За Вальтером я присмотрю не хуже тебя, что бы ему ни понадобилось: как-никак я его сестра.
– Но я помешаю молодежи.
Это уже была шутка. Совесть у мальчика была чиста, и покраснел он только от смеха. Тетушка Мария заключила:
– Словом, вот почему ты просил Гудруна выстирать и выгладить тебе длинные брюки и голубую рубашку.
Но это было не так: он обратился с просьбой к Гудруну намного раньше.
И девушка не казалась разочарованной из-за того, что юноша явился не один. Они посмотрели австрийский фильм – оперетту, выпили малинового сока на террасе и проводили Клари к Шютцам. (Те действительно жили всего в десяти минутах ходьбы от «села».) Из вежливости молодые люди и между собой разговаривали по-немецки, хотя больше всех говорила Магда. Клари не осмеливалась обращаться к ней на «ты», но и тетей все-таки не называла. Была она еще совсем девочкой, хрупкой, светловолосой, робкой, такой не дашь и пятнадцати. Домой они отправились пешком по верхней дороге. Дневную жару в хвойном лесу легче переносить, чем в автобусе. Мальчик нашел хорошую ореховую палку. Магде она не была нужна.
– Оставь себе!
Они долго шли молча, но потом все же выяснилось, о чем Магда думала:
– Знаешь, мне кажется… как бы это сказать?… тебе нужна девушка другого типа.
– Мне? – Он махнул рукой. – А почему?
Магда продолжала:
– И не то, что она малопривлекательна внешне… Ведь красивой ее, конечно, не назовешь. Хотя она и не безобразна. Пятнадцатилетняя девушка, если она следит за собой и прилично одевается, не может быть безобразной. Но… Ты не заметил?
– Что?
– Она ведь глупенькая! Ты такой интеллигентный и образованный…
– Я интеллигентный?!
– Оставь!.. Я, конечно, не говорю, что тебе нужен какой-то синий чулок в очках, но… Да, вот именно: рядом с тобой я представляю совсем другую девушку.
Немного помолчав, он сказал, что смотрит на девушек «вовсе не с этой точки зрения». У него есть знакомые девушки, иногда он ходит с ними на танцы, на каток. Но влюблен еще никогда не был. И не влюбится. И вообще он готовится стать священником. Сначала Магда только недоверчиво улыбалась, но после этих слов просто расхохоталась.
– Как же! Отпустят девчонки в священники молодого человека такой приятной наружности! – И без всякого перехода добавила: – Ты не пройдешь немножко вперед? Прости, но мне захотелось пи-пи. А тебе нет?
– Я заходил в корчме.
– Терпеть не могу общественные уборные.
Он прошел вперед на порядочное расстояние. Вот еще: «приятной наружности»! Да что у нее, глаз нет? (С тех пор как он из мальчика стал превращаться в подростка, мать всегда снисходительно улыбалась, стоило ей взглянуть на него. Уж кто-кто, а мать всегда находит своего ребенка красивым!) Это «пи-пи» возбудило в нем странные смешанные чувства. Неодобрение (женщине так не полагается, правда, и женщина человек, но надо сдерживаться) и в то же время нечто вроде гордости: такая доверительность, если можно так сказать, интимность, хотя и несколько странный, а все-таки признак дружбы. Он смотрел на небо между деревьями, на равнину, видневшуюся сквозь редкий лес, и не хотел думать о том, что делает женщина, пока он ожидает ее, просто отогнал от себя мысли об этом.
По дороге произошли еще два события. На повороте тропинки им навстречу выбежала огромная лохматая лиса. И первым побуждением мальчика было спрятаться за Магду, но в ту же минуту он сделал шаг вперед, чтобы заслонить ее. Магда шепнула:
– Она на людей не нападает, боится.
– Не двигайтесь, – сказал он, – а вдруг она бешеная?
И с палкой в руке двинулся на лису. Лиса на мгновение застыла на месте, потом с быстротой молнии кинулась в лес и неслышно исчезла в нем – они даже шороха листьев не услышали.
Дороги в хвойных лесах обычно тенистые, прохладные, но скользкие. Из-за опавших хвойных игл, еще не истлевших в рыхлый перегной, и из-за твердых корней, вылезающих из земли особенно в тех местах, где колеса телег и подошвы ботинок стерли их до гладкости. Магда поскользнулась на таком корне и упала. Сначала она оправила задравшуюся юбку, потом застонала от боли. К счастью, ударилась она не сильно, но мальчик все же заставил ее взять палку:
– Если снова выскочит лиса, я заберу палку.
Магда похромала немного, но потом все прошло, и они снова смеялись.
А когда подошли к границе усадьбы, почти одновременно произнесли:
– Поплаваем немного?
У Магды на ноге остался небольшой синяк от падения, ни крови, ни ссадин не было. Купание и тут пойдет на пользу. Очень веселые, они вернулись домой.
За ужином Магда рассказала, каким героем-рыцарем показал себя мальчик: отогнал громадную лису. Тетушку Марию, однако, интересовала Клари.
– Ничего особенного ни внешне, ни внутренне, – заявила Магда.
– Я не об этом, а вот скромная ли она, порядочная ли девушка?
– Безусловно, скромная, порядочная. Какой ей еще быть? Но говорю вам – ничего особенного. По-моему, она ему не пара.
И засмеялась, глядя на мальчика. Но тетушка Мария даже не улыбнулась.
– Мальчику здесь трудно быть разборчивым, – сказала она, – если он хочет найти девушку, подходящую ему по возрасту.
И они заговорили о другом.
Совместное плавание стало своего рода ритуалом. А возможно, все каникулы были сплошным ритуалом. (Иногда обнаруживаешь, что каждый твой день, вся твоя жизнь, собственно говоря, один сплошной ритуал.) Складывается какой-то порядок, и нужно, чтобы все делалось так, как заведено: порядок он и есть порядок. Можно взглянуть на это и с другой стороны: в горной усадьбе, среди пожилых людей, жизнь пятнадцатилетнего подростка не изобилует событиями. И даже малейшее происшествие становится событием. Мало-помалу и для стороннего наблюдателя.
– Поплаваем?
В одиннадцать утра (дяде Вальтеру уже сделан первый укол, и обед приготовлен), в три часа дня (дядя Вальтер отдыхает в комнате), около шести вечера (дядя Алекс и тетушка Мария садятся побеседовать с дядей Вальтером) звучит это обращение, почти призыв. Мальчик приходит из лесу с закрытой книгой в руках. Магда опережает его:
– Поплаваем?
Но чаще все же зовет ее он; мальчик и не заметил, когда впервые обратился к ней по имени:
– Магда! Поплаваем?
Скосили ячмень, получив на два дня маленькую молотилку, пришлось спешить, работали все. Но бывали и перерывы. В один из таких перерывов мальчик, покрытый пылью с головы до пят, выпрямился и сильно потянулся, чтобы размяться. А дерзкий Гудрун, подражая его голосу и акценту, опередил:
– Магда! Поплаваем?
Все засмеялись, даже заезжий механик. Магда только показала им кончик языка; по дороге она сбросила с себя легкое ситцевое платье, под ним был купальник, и вошла в воду вслед за мальчиком.
Стороннему наблюдателю их парное плавание могло показаться чем-то из ряда вон выходящим, просто неприличным! Безосновательное подозрение! Дно озера покрыто бодяком, илом; сама Магда одна не решалась плавать, а мальчик вежлив. И вода хороша, и плыть хорошо, да и приятно. Серьезно. Обостренное целомудрие подростка и близко к себе не подпускало никаких эротических мыслей. А о том, как скромно держалась Магда, вряд ли стоит упоминать. (Замужняя женщина, муж болен, она на десять лет старше мальчика, который к тому же гость родственников мужа!) Конечно, плаванье было приятно обоим, в сильную жару оно было самым главным событием дня. Проснувшись, мальчик готовился к нему, ждал одиннадцати часов. Понятно. И бывало – очень редко – колени их в воде случайно соприкасались. (Странное, щекочущее чувство, и приятное и тревожное одновременно.) Круглые, серые, теплые глаза, чуть выступающие из воды груди, небольшие водовороты, возникающие в глубине, когда бедра и маленькая «медная тарелка» скользят вперед. Но замечать это нельзя. Концентрируешь свое внимание на плаванье, собственных мощных взмахах и толчках.