— Если Себастьян сказал вам так, — ответила струсившая, но решившая не уступать Катарина, — значит, он сошел с ума и его надо немедленно отправить в лечебницу. Мы проехали несколько раз по Прадо, а затем явились к Рибейра. Вот и все. Стыдно вам, дон Маньяна, так оскорблять преданную старую женщину.
Упомянув о лечебнице, Катарина, сама того не подозревая, заронила в сердце Маньяна опасение, что действительно история с Хуаном распространилась и в доме, и в городе.
Желая окончательно испытать женщину, Маньяна, пристально смотря на нее, сказал:
— Через два дня вернется Хуан. Каково будет ему узнать, что женщина, которой поручено руководить его единственной сестрой, оказалась лгуньей!
— Я очень буду рада, если Хуан вернется, — сказала, заливаясь слезами, Катарина и ничуть не веря Маньяне, — но только он заступится за меня! Так меня оскорблять… так…
Видя, что притворяется она или нет, но толку от нее не добьешься, Маньяна, весь красный от злости, начал кричать:
— Убирайтесь, старая ведьма, и не ревите так гнусно! Я не оскорбляю вас, но, как отец, желаю знать правду о жизни моей семьи! Ступайте прочь! Помалкивайте о том, что я говорил вам!
Рыдая, Катарина вышла и пробралась к своей комнате. Рядом с ее дверью была дверь спальни Инес. Дуэнья тихо вошла к девушке, разбудила ее и рассказала о допросе, устроенном Маньяной, предупредив, что завтра, наверное, отец будет допрашивать дочь.
— Не бойся, дорогая, — сказала Инес, — теперь я буду отрицать, если понадобится, даже, что дышу воздухом, что у меня две ноги!
Поверив в ее стойкость, Катарина отправилась спать. Инес тоже уснула, а утром следующего дня ее позвали к матери.
Долорес и Маньяна сидели со строгими лицами в гостиной Долорес.
— Сядь, Инес, — сказала мать. — Мы должны с тобой поговорить.
— Ах, как торжественно! — воскликнула Инес, чувствуя, однако, беспокойство. — Не объявят ли мне о предложении руки и сердца со стороны вашего лысого Вентроса?
— А хотя бы и так? — сказал Маньяна. — Его намерения ясны, он богат и любит тебя.
— Никогда этому не бывать!
— Посмотрим. Скажи, где ты была вчера, перед тем как попасть к Сильве?
— На Прадо, папа, — ответила, невольно покраснев, девушка. — У меня сильно болела голова. Я каталась.
— Отчего ты покраснела, моя милая? — ядовито спросила Долорес.
— Оттого, что вы меня допрашиваете. Но я не понимаю — зачем. Не понимаю причины.
— Севастьян сознался, что он возил тебя к Ван-Мируэру! — грозно крикнул Маньяна. — Что это значит? Ты была там? Ради чего? Говори правду, не лги!
— Я не лгу…
— Ты лжешь, Инес, — сказала мать. — Не совестно ли тебе, Инес Маньяна, лгать так нагло и бесстыдно?
Упрек возымел действие. Горячая кровь отца закипела в девушке. Слезы брызнули из ее глаз; она покраснела еще сильнее, а затем, страшно побледнев, сказала:
— Да, я солгала. Я не солгала бы, если бы могла иначе помочь Хуану. Я все знаю: ты, папа, мучаешь его в подозрительной лечебнице, как больного, за то, что он хочет стать кинооператором. Я рассказала одному человеку, другу Хуана, о несчастье с моим братом и просила помочь. Вот и все. Да, еще: голова у меня не болела. Я это выдумала. А у Сильвы я была.
— О! — простонала Долорес. — Мои дети — мое проклятье! Инес! Инес! Что из тебя будет?! Так Катарина была с тобой в заговоре?!
Инес молчала.
— Кто этот человек, с которым ты говорила? — орал Маньяна.
— Порядочный человек.
— Его имя!! Имя его!!?
— Ничего не скажу больше.
Наступило продолжительное молчание.
— Вот что, — заявил Маньяна после краткого размышления, — сегодня Вентрос приедет просить твоей руки. Я прошу тебя, если ты немедленно согласишься быть его женой и уедешь с ним через три дня после свадьбы в Рио-де-Жанейро. В противном случае я отправлю тебя завтра в самое заброшенное ранчо, под надзор преданных мне людей, и ты будешь там размышлять о своих поступках!
— Пусть Вентрос забудет обо мне! — заявила Инес. — Лучше я умру, чем соглашусь быть его женой.
— Ты слышишь? — холодно спросила Долорес. — Она помешалась.
— Выздоровеет, — сказал Маньяна. — Иди-ка сюда, милая дочка.
Он схватил ее за руку.
— Что ты хочешь делать со мной?
— Я пока запру тебя в твою комнату, где ты еще раз подумаешь: быть ли тебе женой Вентроса или зевать от тоски в диком ранчо!