— Стоило бы не отдавать. Тут лечебница, посторонним сюда нельзя. Вот я скажу отцу, так он тебя выставит за ухо.
— На тебе леденцов, — сказал Роберт, — только не ругайся. Я метил в стену, да попал мимо.
Наступило молчание, во время которого Ганс удовлетворенно смотрел на леденцы; один леденец он положил в рот.
— Как тебя зовут?
— Роберт. А тебя?
— Ганс Фишман. Я немец. А ты?
— Англичанин. У тебя тоже есть мяч?
— Да, черта с два! — сказал Ганс. — Когда отец пьет, то все гоняет меня работать за него. Таскай вот эти шезы. Поливай сад. То да се. Не до мяча.
— У вас что же, больница?
— Сумасшедшие.
— Вот тут они все и сидят?
— Да — которых пускают гулять, а некоторых не пускают!
— Вот как? А почему?
— Потому что… Ты не будешь болтать?
— Никогда!
— Потому что наш доктор их «высиживает». Это такие, которые не больные, а здоровые.
— Что ты врешь?
— Вот тебе и врешь. За таких больных доктору платят большие деньги.
— Для чего же так делается?
— Этого я не знаю. Но мне говорил отец, что тут сидит сын одного богача; отец не хочет, чтобы сын стал актером. Вот его и посадили, чтобы не валял дурака.
Роберт сразу же догадался, что Ганс говорит о Хуане. У него было сильное искушение спросить, которое окно Хуана, однако он удержался, чтобы не возбудить в мальчике подозрения.
— Давай его дразнить, — сказал Роберт.
— Как дразнить?
— А мы подзовем его к окошку и спросим: «Почем билет на галерку?»
— Да, вот ты, я вижу, действительно спятил, — ответил Ганс. — Его окошко нижнее, вот это, а отсюда хорошо попадет тебе от него в голову тарелкой! Он и в доктора-то бросает чем попало. Еще пожалуется. Мне тогда влетит! Знаешь, что, дай-ка мне леденец, забирай мяч свой и уходи; какой-то ты беспокойный.
— Возьми два. Как же я выйду?
— Ты постой здесь, — ответил, подумав, Ганс. — Видишь, ворота заперты на ключ, а провести тебя через дом нельзя. Я пойду принесу лестницу. Только не вздумай дразнить больных!
— Иди, я не буду, — сказал Роберт. И Ганс, оглядываясь, скрылся за углом лечебницы. Тотчас Звезда Юга подбежал к указанному крайнему окну нижнего этажа, вскарабкался на карниз по водосточной трубе, заглянул через решетку и шепнул: — Здесь Хуан Маньяна?
С кровати быстро вскочил Хуан. Изумленно смотрел он на приникшее к решетке лицо.
— Ловите! От Звезды Юга и мистера Рамзая!
Не теряя даже секунды, Роберт кинул в комнату револьвер, записку, соскочил с карниза и подошел к месту, где был оставлен Гансом, как раз в момент, когда тот явился, таща легкую садовую лестницу.
Выпросив еще леденец, ничего не подозревающий Ганс приставил лестницу к стене. Роберт перебросил мяч через стену и быстро вскарабкался на гребень.
— Прощай! — сказал он мальчику. — Не сердись.
— Хорошо, хорошо, сними ногу.
Освободив лестницу, Ганс хмуро поплелся с ней в дворовую кладовую, а Роберт, спрыгнув, попал в объятия Рамзая.
— Я все слышал и видел, — сказал Рамзай. — Ну, ты, Роберт, настоящий молодец!
— Вам, значит, не противно, что я такой хитрый?
— О, если бы мне хоть каплю твоей сообразительности! — простодушно признался Рамзай. — Не было бы того, что было вчера. Никак не мог сдержаться. Побил я вчера доктора да еще служителей за то, что не допустили меня к Хуану. Впрочем, побил-то я его по-настоящему, за его подлость. Ну, хорошо… Что с тобой?
— Очень уважаю вас, — сообщил Роберт, вытирая проступившие слезы восторга. — Побить доктора! О! О-о! Это шикарно! А вот что: я не пойду теперь домой. Дядюшка там меня караулит. Не отпускайте меня! Будем вместе.
— Хорошо; тогда едем в порт к судну фирмы «Кастор» и подготовим отплытие.
XIV
Не теряя времени, Рамзай усадил мальчика на такси и приехал с ним в порт — в ту его часть, где между яхт-клубом и угольной пристанью Германского Акционерного общества была стоянка «Кастора». Это судно, принадлежащее фирме Ван-Мируэра, использовалось для съемок; на нем разыгрывались сцены для фильма.
Шкипер «Кастора» голландец Ван-Рихт был закадычный приятель Рамзая. Сотни раз движущийся портрет этого самого Ван-Рихта мелькал на снятых Рамзаем лентах.
Коренастый брюнет лет сорока, с тяжелым подбородком и несколько сумрачным взглядом из-под широких резко обведенных бровей — таков был шкипер «Кастора», одетый в широкий костюм из белого дешевого шелка, панаму, цветные носки и желтые башмаки.
Рамзай оставил Роберта неподалеку от судна, наказав не подходить к нему, чтоб не было лишних вопросов, а сам вошел с Ван-Рихтом под тень на корму, где они и уселись за сигарами и содовой с апельсиновым сиропом.