— Отдайте ее мне.
Он схватил ее, скатал в желатиновый комок и запихал в карман. Тем временем высох отпечаток, который он уложил в коричневый конверт, так и не посмев на него взглянуть.
Когда он вышел, Майлз Дженкинс отлепил свое бесконечное тело от витрины и последовал за ним, не говоря ни слова.
Было ли это возможно? Ровно тридцать восемь лет жил он с одной мыслью, с одной уверенностью и в каком-то смысле сжился с ней. Она стала осью его существования и в большей или меньшей степени оказывала влияние на все, что его окружало.
В одно прекрасное утро один уже немолодой человек отправился на завтрак к этой сумасшедшей Пегги Клам. Разве в глубине души не любил ли он всегда Пегги и не водила ли она его все время за нос?
Кстати о Пегги… Если это было Г., то она тоже ошибалась, она все время ошибалась, и хорошие становились плохими, а плохие — хорошими. Он сам это понимал.
Итак, старая безумица Пегги затащила его в мебельный склад, купила бочонок ржавых гвоздей и его самого заставила купить старый зеленый баул.
Он знал, что Дженкинс под маской своей невозмутимости задавался вопросом, когда они пойдут покупать машину и какую марку выберут. Ну а Кэли Джон мучился мыслью, в каком углу изучить отпечаток, который был у него и который он нес как драгоценность. В барах за ним будут наблюдать.
Пойти к Пегги? На это уйдет не один час, и придется ей все рассказывать в перерывах между ритуальными телефонными звонками. Кто знает? Не побежит ли Пегги к сестре и не бросится ли ей в объятия? Или просто разорвать письмо? В холле гостиницы «Пионер Запада» было слишком людно.
Кэли Джон нигде не чувствовал себя в безопасности. В этом шероховатом конверте, который он держал в руке, находилась честь одного человека.
Может быть, его собственная?
Он пошел быстрее и остановился перед гаражом, где продавались подержанные машины. Не в пример Дженкинсу, ни марка, ни форма, ни цвет машины его не интересовали. Ему требовалась машина, чтобы удобнее было переезжать с места на место, пока он не найдет решения.
Он не взял самую дешевую машину, боялся, что она ненадежна, а выбрал подороже, подписал чек и заполнил бумаги, пока Майлз Дженкинс отправился со служащим гаража испробовать машину на улицах города.
На секунду его оставили одного в застекленной конторе, он вытащил конверт и уткнулся в то место, которое так хорошо знал.
На фотографии оно было еще хуже, чем на оригинале. Шестьдесят процентов из ста было за то, что это Г., но это также могло быть и Э, и О, и Б.
— Куда вас отвезти, патрон?
Он пока не знал. Первой мыслью было отправиться в Санбурн, но было уже поздно. Да и города там больше нет. Шахты уже многие годы заброшены, скважины зияли, большинство домов расползлись, будто сахарные, а из двенадцати тысяч жителей осталось разве что человек шестьсот. Да и те были по преимуществу новоприбывшими, хорошо если года два назад: привлекли их сюда врачи, которые старались сделать из мертвого города курорт.
— Не знаешь, что сталось с детьми Малыша Гарри, а?
Майлзу Дженкинсу было девятнадцать. Он наизусть знал подвиги ганменов[3] прошлых лет, особенно тех, кто был ковбоем, но о знаменитом содержателе игорных домов ничего не слышал.
— Останови около бара «Пионер Запада»… Автомобиль еще пригодится.
А пока Дженкинс поставил машину на стоянку и вернулся к бару — к его окну он прилип так же, как и у фотографа.
В этот час в «Пионере Запада» всегда было несколько старожилов.
Больше коммерсантов, чем владельцев ранчо, но некоторые действительно знавали великие времена.
— Послушайте… Малыш Гарри продал свой последний салун в тысяча девятьсот… Минутку! Джим! В каком году твоя дочь вышла замуж? Дурак, в этот год кончилась война… В тысяча девятьсот восемнадцатом. Именно в том году Малыш Гарри купил дом на этой самой улице, там, где теперь Торговая палата… к нему приехала его вторая жена. Это довольно запутанная история. У Малыша Гарри было четыре жены. Первая бросила его, чтобы развестись, не знаю уж там где… Минутку, на этой мексиканке он женился по контракту. Ну конечно!.. Он подписал ей контракт на пять лет, а пять лет спустя они расстались хорошими друзьями. Было еще две… Но именно мексиканка приезжала к нему в Тусон, когда он удалился от дел.
Все думали, что у Малыша Гарри было много денег… Ну а начали они жить довольно бедно, всего-то с одной служанкой… Бороду он отпустил длинную, совсем седая была. Ходил с палкой, и жена его поддерживала под руку, а следом за ними бежала маленькая собачонка. Кажется, какой-то писатель приехал из Нью-Йорка писать о нем книгу, но он не захотел.
— А дети?
— Их у него было трое или четверо… Помню мальчика… Он их отправил учиться на Восток, и я не знаю, возвращались ли они когда-нибудь сюда или нет.
В те времена Кэли Джон жил на ранчо. Наверное, он встречал Малыша Гарри на улицах Тусона, но не обращал на него внимания. Правда, цвет бороды его удивил. В Санбурне Малыш Гарри, когда был лет на двадцать моложе, носил квадратную бородку, еще почти черную. Где Кэли Джон видел старика и старуху с маленькой собачонкой, бредущей следом? Ему казалось, что в каком-то магазине или в лавчонке.
Какая разница. В этой истории ничего не прояснялось. Баул принадлежал англичанину Роналду Фелпсу. Правильно!
Фелпс наверняка знал гамблера в Санбурне, и наверняка мы его встретим потом в Тусоне. Правильно!
Он мог приобрести у него старые проспекты, старые программки, фотографии, афиши, которыми был набит баул, — разве не все англичане в какой-то мере маньяки и коллекционеры?
Все это было логично.
Но каким образом в том же бауле, если вещи были Малыша Гарри, могло оказаться письмо, которое тот написал, а значит и отправил, и, следовательно, письмо это должно было находиться у его адресата?
И как могла там оказаться всего одна бумага, присутствие которой среди этих вещей уже совсем не поддается никакому объяснению? Эта бумага тоже была в бумажнике у Кэли Джона, но он предпочитал не смотреть на нее, чтобы не читать имени другого.
«Форм Пойнт, 15 января 1897 Настоящим удостоверяется, что нижеподписавшиеся Джон Эванс по прозвищу Кэли Джон, девятнадцати лет, и Энди Спенсер, девятнадцати лет, проживающие у своих родителей в Форм Пойнт, договорились… «
Документ этот сочинил другой, потому что он работал в городе типографом и ему случалось сочинять подобные бумаги для своего патрона.
«Кэли Джон и Энди Спенсер пускают в общее пользование сумму в двести долларов, которая послужит им общим капиталом для отправки к мексиканской границе, чтобы начать там заниматься разведением скота или поисковыми работами.
Каковыми бы ни были результаты этого мероприятия, оба обещают не нарушать своего союза до истечения двадцати лет… «
Как это казалось тогда долго — двадцать лет! И каким стариком тогда им казался сорокалетний мужчина!
Сколько времени прошлой ночью не отпускали Кэли Джона навязчивые видения? Он снова видел свою мать, в снегу, перед изгородью их фермы, и лицо другого, с темными горящими глазами, — черты у другого тогда были тоньше и лицо более нервное.
Под этой частью документа они расписались собственной кровью. В двух экземплярах, и каждый бережно хранил свой экземпляр в бумажнике.
Когда они приехали, то были совсем детьми. Узнали про шахту в Санбурне. Три года жили как пионеры Запада. Стали ли они мужчинами?
Сегодня, если немного подтолкнуть Кэли Джона, он, наверное, стал бы утверждать, что мужчиной становишься только лет в шестьдесят.
Но ведь никуда не деть и то, что на тех же самых листочках, где еще было место, они в 1902-м дополнили текст, когда получили два смежных земельных участка, чтобы построить там то, что должно было называться ранчо «Кобыла потерялась» (это целая история, касающаяся Матильды):
«Нижеподписавшиеся подтверждают ранее данные обязательства. Они будут совместно обрабатывать участки, полученные ими соответственно на имя каждого в горах Тусона, близ Джейн-Стейшн, и что участки эти будут представлять собой один надел.
Каждый из совладетелей тем не менее будет иметь право потребовать свою часть в случае своей женитьбы».