– Хочешь услышать правду?
– Разумеется.
– Понятия не имею. Честно, Уэст, я уже не понимаю, чего хочу от жизни.
Уэст остановился. Я сделала еще несколько шагов, а после развернулась к нему.
– Ты разберешься. Как и всегда, – кивнул брат.
Да, обычно так и бывало. Увы, сейчас я не представляла, как отказаться от части себя и начать сначала.
– На этот раз я сомневаюсь.
– А я нет, – возразил брат. По его лицу я отчетливо видела, как сильно он за меня переживает. – Всему рано или поздно приходит конец, Эмми. Но независимо от того, решишь ты дальше участвовать в скачках или нет, мне бы хотелось, чтобы ты выступила в последний раз. В этом городе, который нас взрастил.
По пути назад он высадил меня возле семейной конюшни, и я занялась обычной дневной работой. Старательно гоня от себя мысли о том, как мне хотелось обсудить слова Уэста с Бруксом. И о тишине, царящей без него в стойлах.
12
Прошлой ночью я так и не смог заснуть. Проворочавшись несколько часов с боку на бок, я смирился и вылез из кровати. Натянул шорты для бега, взял кроссовки и направился к двери. Требовалось привести мысли в порядок.
Еще не рассвело – вероятно, было около четырех утра. Каждое утро я бегал по тропинке, огибающей мой дом и ведущей к «Сапогу дьявола». Я знал ее как свои пять пальцев, поэтому двинулся вперед, несмотря на темноту.
Эмми никак не шла из головы. Я не видел ее несколько дней, но казалось, что прошли недели. Что это было за чувство? Я не смог бы его назвать. Никогда еще женщина не нарушала так мой покой.
Слыша, как шуршат по тропе подошвы кроссовок, я сосредоточился на знакомом ритме бега и постарался в соответствии с ним замедлить ход собственных мыслей. Хотелось разобраться – и с Эмми, и, заодно, с Густом.
Эмми всегда была частью моей жизни, и я о ней заботился. Но прежде, до того, как она вернулась домой несколько недель назад, между нами всегда стоял Густ. Нет, он не запрещал с ней общаться, просто перетягивал внимание на себя. Я же – за исключением нескольких поездок домой из школы – прежде никогда не оставался с ней наедине.
До сих пор.
Общение один на один с Эмми походило на отрыв от реальности. Казалось, что на свете существовали только мы двое, Люк и Эмми. Чувства, что я испытывал, находясь рядом с ней, быстро затмили для меня все прочие.
Последние несколько лет я пытался добиться чего-то в жизни и рядом с Эмми начинал верить, что у меня получится. Когда она не вела себя как всезнайка, то становилась чуткой, доброй и чертовски хорошо умела слушать.
Она впервые открывалась для меня с этой стороны. Возможно, потому, что в детстве я был сущим кошмаром, вечно вел себя импульсивно и искал внимания любого рода. Поэтому становился жертвой острого язычка Эмми.
Признаться, меня по-прежнему привлекала эта ее черта.
Раньше я безжалостно дразнил ее по любому поводу, – мне нравилось, как она реагирует: злится и меня отбривает. Вероятно, окружающие считали Эмми милой, застенчивой девушкой. Только не я. Мне она демонстрировала совсем другие свои стороны. Я скорее описал бы ее как «занозу в заднице» или «упрямую как осел».
Когда мы были моложе, Эмми вечно появлялась там же, где и я, даже за пределами ранчо «Ребел блю». Если я приглашал девушку на ужин, Эмми в той же закусочной учила уроки в компании Тедди. Если кто-то устраивал дома вечеринку, эти две девчонки обязательно находили способ тайком туда проникнуть, пусть даже все присутствующие были старше них как минимум на пять лет.
Меня это чертовски раздражало, и я не стеснялся высказывать Эмми свое недовольство.
Однажды вечером возле костра я увидел, как она общалась с парнем, который был старше меня и жил в другом городе. Эмми тогда исполнилось семнадцать, и этот мерзавец вел себя по-скотски.
Когда он отправился за выпивкой, я подошел к нему и предупредил, чтобы больше не смел даже смотреть в ее сторону, иначе ему несдобровать. Парень поспешил убраться, а я подошел к Эмми и наговорил ей кучу гадостей. Мол, своей манерой одеваться она лишь привлекает ненужное внимание. Назвал ее глупым ребенком и на глазах у всех велел отправляться домой.
Я верил, что смогу остудить ее пыл и заставить спокойно уйти. Эмми явно была смущена. И если бы эту беседу затеял кто-то другой, слова, вероятно, возымели бы желаемый эффект. Но поскольку вмешался я, вышло наоборот. Не стесняясь в выражениях, Эмми назвала меня никчемным болваном, а после убежала.