Я повернулся и подошел к телефону, повторяя как заклинание: «Резинка заставляет паяца дергаться, а гром выстрела убивает дичь».
Я заказал телефонный разговор с Лос-Анджелесом, попросив соединить меня с полицейским управлением, отделом по расследованию убийств и продолжал бегать по номеру, волоча за собой длинный шнур. Когда мне дали управление, я попросил соединить меня с капитаном Филом Сэмсоном. Было воскресенье, но Фил оказался в своем офисе.
Я услышал в трубке его недовольный голос. Он, должно быть, пожевывал во рту черную сигару, и его массивная челюсть ходила вверх-вниз, как у аллигатора, размалывавшего кости своей жертве. Дело было не только в том, что в тот вечер Сэм тоже присутствовал в «Голливудской короне», он, кроме всего прочего, был моим самым близким другом в Лос-Анджелесе, чрезвычайно способным полицейским офицером и вообще настоящим мужиком. Я не стал сразу говорить ему о цели своего звонка, а постарался постепенно подвести его к этому разговору.
Поздоровавшись и сообщив ему о том, что я нахожусь на ранчо «Солнце и полынь» в Аризоне, я сказал:
— Сэм, я знаю, как ты занят…
— Еще бы, черт возьми. Какой-то псих ухандохал двух служащих на автозаправочной станции…
— Понимаю, Сэм. Я знаю, что работы у тебя выше крыши, платят тебе мало, а характер у тебя золотой. Но я хочу, чтобы ты меня выслушал. Хорошо? Это очень важно.
— Ну, ясное дело. Давай, выкладывай. — Он был явно заинтересован.
— Ты помнишь дело Жюля Гарбена?..
— Этого сукина сына? Конечно, продолжай.
— Так вот… — я замолчал. Как бы осторожно и деликатно я не изложил свою просьбу, Сэм все равно подумает, что у меня крыша окончательно поехала. Он уже и раньше много раз грозился, что отправит меня в психушку. Шутя, как я надеюсь. Но мне ведь все равно придется сказать ему то, что я подумал. Поэтому я решил не ходить вокруг да около. — Я видел… то есть мне показалось, что я видел… Жюля Гарбена вчера вечером здесь на ранчо.
Он не стал ехидничать, а лишь спокойно заметил:
— Ты что-то перепутал, Шелл. Эта тварь выбросилась из окна «Голливудской короны». Черт побери, ты же сам присутствовал при этом. Наверное, ты имеешь в виду кого-то другого…
— Нет, Сэм, — прервал я его. — Я говорю именно о Гарбене, том самом, который «сиганул» вниз. И тем не менее, я почти на все сто уверен, что видел его здесь вчера вечером. Я хочу сказать, что он жив и находится здесь.
Я остановился. Молчание.
— Итак, — продолжал я, — скажи мне, возможно ли вскрыть его могилу и идентифицировать труп. По отпечаткам пальцев, что ли… либо по костям, или по зубам…
И тут он мне выдал. Молчание было просто затишьем перед бурей. Примерно с минуту ни один из нас не мог сказать ничего членораздельного, наконец, я чуть ли не взвизгнул:
— Черт побери, Сэм! Да перестань ты, наконец, челюстями щелкать и выслушай меня. Это вовсе не розыгрыш. Я серьезен, как никогда.
— Быть того не может.
— Честное слово.
— Ты пьян?
— Выпил пару рюмок и все. Ничего…
— Может, тебя вчера камнями побили перед тем, как ты увидел это привидение?
— Никто меня не бил. И сейчас я в порядке. Прошу тебя, выслушай меня спокойно. Только минуту, ладно?
— Хорошо, — неохотно согласился он. За эту минуту мне удалось убедить его по крайней мере в том, что я его не разыгрываю. Он понял также, что еще немного — и я совсем шизанусь. По крайней мере, он дал мне договорить до конца.
— О'кей, Шелл. Я тебя понял. Ты, значит, считаешь, что мы похоронили не Гарбена.
— Да, но…
— А теперь дай сказать мне. Я же тебя выслушал.
Я покорился, и он продолжал:
— Позволь напомнить тебе несколько несущественных деталей. Во-первых, именно Гарбен выпрыгнул из окна. Это видели восемь свидетелей, в том числе я и ты. Во-вторых, на асфальт тоже упал Гарбен. По крайней мере, — в голосе его послышался сарказм, — у него было лицо Гарбена, его рост, сложение, ноги, его рубашка, запонки. А ты, значит, считаешь, что это был не Жюль Гарбен, а хорек Моу?
— Но, Сэм, вы же не сняли отпечатки пальцев с покойного?
— Нет, а зачем это было нужно? — я услышал, как Сэм вздохнул. — Так ты считаешь, что это не Гарбен выпрыгнул из окна?
— Нет, это был Жюль. Это должен был быть он. Тут и спорить не о чем.
— Не о чем?.. Так какого же дьявола… Ты что, думаешь, он не свалился вниз? Думаешь, он просто улетел восвояси?
— Сэм, не заводись…
— Кто за…
— Послушай меня, Сэм. Конечно же, он выпрыгнул. И, ясное дело, он мог либо упасть вниз, либо подняться вверх.
— Вниз… или… вверх… — голос его звучал так, будто он повторял бред сумасшедшего. — Вниз… или…
— Сэм, иногда нам кажется, будто мы видим то, чего на самом деле не видели. Вот в Африке, например, некоторые туземцы считают, что дичь убивает звук выстрела.
— Звук…
— Ну ладно, не будем об этом. Я тебе вот что хочу сказать: при тщательном планировании и подготовке, соответствующей подготовке, можно сделать практически все, разумеется, не нарушая законов природы…
— Таких, например, как закон тяготения?
— … и для этого совсем не обязательно быть магом и волшебником. Ведь вещи, которые проделывает перед тобой фокусник, тоже кажутся тебе невероятными. Просто ты знаешь, что это чудо — всего только трюк. Верно?
— Да, но…
— Отсюда следует: если Жюль… если Жюль жив, значит все то, что заставляет нас поверить в его смерть — всего лишь трюк, уловка. Все это, конечно, намного сложнее, но в основе всего лежит какая-то уловка, обман. Однако, оставим эти теоретические рассуждения. Я убежден в том, что Жюль на самом деле выбросился из окна, а значит, должен был обязательно либо полететь вниз, либо каким-то образом подняться вверх или вбок. Но если мы считаем, что он полетел вниз, это вовсе не значит, что он долетел до самой земли. Разумеется, кто-то долетел, именно поэтому я и хочу, чтобы ты сделал проверку. Черт побери, да я не удивлюсь, если Жюль пролетел вниз лишь один этаж, а там его каким-то образом поймали…
— Это уже твои домыслы, Шелл.
— Конечно, домыслы. Но я вынужден домысливать, если видел живого Жюля. Черт побери, если он выпрыгнул из окна и оказался жив, должно же этому быть какое-то логическое объяснение. — Я помолчал. — Сэм, признаюсь тебе, я не уверен в этом на все сто, но мне кажется, что я видел именно Гарбена. Все остальное — догадки, дедукция, назови это, как хочешь. Но все это так здорово увязывается в единую цепь… Слушай, ты получаешь разрешение и открываешь могилу. Если Гарбен там, я клянусь, что носом проведу горошину через все помещения вашего Управления. При всех!
Он начал что-то говорить, потом замолчал. Долго молчал, потом вздохнул.
— Шелл, это самая дикая просьба, с которой ты когда-либо ко мне обращался. Я… — он замолчал, потом продолжил: — Ты ведь понимаешь, что если я получу разрешение, а в могиле обнаружат останки Гарбена, то можно будет меня самого забальзамировать и закопать по соседству.
Я отлично понимал его. Чтобы добиться разрешения на вскрытие могилы, Сэму придется здорово потрудиться. И если в результате там обнаружат то, что все ожидали, то, что все и предполагали, в лучшем случае Сэма ждал гомерический хохот сослуживцев, шуточки и подтрунивания. Но это вполне могло и серьезно повредить его карьере.
На секунду я заколебался я, чуть ли не пошел на попятный, но потом я сглотнул слюну и решительно произнес:
— Сэм, я не стал бы тебя просить, если бы не был уверен.
Он тихонько выругался.
— О'кей. Я, по крайней мере, наведу справки и позвоню тебе позже. — Он снова вздохнул. — Ладно, иди покупай горошину.
Глава 14
Я налил в большой стакан щедрую порцию бурбона, добавил немного воды из-под крана и выпил все это залпом для успокоения нервов. Потом с той же целью принял контрастный душ и переоделся в новый ковбойский наряд, на этот раз еще более великолепный: ярко-красную рубашку с желтой шнуровкой, заканчивавшейся миниатюрными наконечниками для стрел, брюки цвета кофе с молоком, белое сомбреро, такой же ремень и красные ковбойские сапожки с тисненым на них каким-то замысловатым орнаментом. На шее у меня был пурпурно-красный шелковый платок с таким же узором, как и на сапогах. На бедре в белой кобуре не бутафорский, а настоящий шестизарядный кольт с перламутровой ручкой. Под мышкой в кобуре у меня висел мой полицейский кольт и, чтобы его не было видно, я надел желтовато-бежевую куртку из оленьей кожи, отделанную бахромой. Завершив свой туалет, я выпил еще виски и принялся любоваться своим отражением в большом зеркале в спальне.