— Тебе действительно интересно?
— Ты ездил на Биг-Блаф в последнее время? — поспешила продолжить она.
— Несколько раз. Надо было убедиться, что все готово к охотничьему сезону. Мои друзья собираются туда.
— Чтобы подстрелить своего кабана?
— И лося.
Таким манером они исчерпали темы светского разговора. Трейси нервно потягивала содовую, наблюдая, как Слейд делает то же со своим коктейлем. Зачем он приехал? Изменения в договоре о продаже можно было с таким же успехом обговорить по телефону. Она старалась разобраться в своих чувствах, но это было трудно.
Смятение охватило ее. Не желая того, она чувствовала его присутствие каждой порой, каждой клеткой и нервничала, потому что он даже отдаленно не походил на Джейса. Ей все время хотелось, чтобы он ушел, и в то же время она надеялась, что он не сделает этого.
Слейд первым нарушил тяжкое молчание.
— Как насчет того, чтобы пообедать вместе? Предложение поразило ее.
— Пообедать?
— Да. Я не очень хорошо здесь ориентируюсь, а ты, наверное, знаешь какое-нибудь хорошее место.
— Ну, я не уверена…
— У тебя другие планы?
Она заколебалась. Как все это глупо! Оба они стараются уйти от очевидного.
— Это неподходящая идея, Слейд, — тихо сказала она.
Он долго, внимательно всматривался в нее.
— Ты все еще не можешь успокоиться, да? Голос ее сорвался.
— Нет.
— Сможешь ли ты с этим когда-нибудь примириться? — спросил он отчужденно.
— Не знаю, — просто ответила она, и эти слова точно отражали то, что она думала.
Слейд опустил стакан с недопитым виски на журнальный столик.
— Знаешь, ты не права. Ты обвиняешь себя и меня в том, что случилось много лет назад.
— Я обвиняю тебя, — заявила она резко. — Себя я не могу считать виноватой ни в том, что случилось много лет назад, ни в том, что произошло этим летом. И ты не более меня отвечаешь за прошлое, однако ты полностью виноват в том, что случилось этим летом.
Глаза его потемнели, взгляд стал пронзительным.
— Неужели ты действительно так сожалеешь об этом? Я — нет. Я думаю о тебе постоянно. Он увидел, как она сжалась, словно от боли.
— Я не желаю этого слышать. Если ты страдал, то и я тоже. Но я не хочу усугублять нашу ошибку.
— Обед вдвоем мог бы усугубить ее? Она выдержала его взгляд.
— Мог бы.
В его улыбке мрачная ирония соединилась с трогательной нежностью.
— Потому что, черт возьми, тебе прекрасно известно, между нами что-то есть.
— Было, — поправила она. — Но это прошло. Кончилось в ту самую минуту, когда я увидела фотографию. — Проклятье! Боль этой минуты мгновенно вернулась к ней, кольнула сердце. Это несправедливо! Он не имеет права напоминать ей…
Слейд никогда не был разговорчив и часто завидовал своим более речистым приятелям. Он умел говорить только то, что чувствует, и он не хотел уйти, не сделав этого. Но если просто сказать ей: «Я думаю, что люблю тебя», это может вывести ее из равновесия, она слишком напряжена. Под напускным спокойствием — он чувствовал — скрывается смятение.
— Ты очень много значишь для меня, Трейси, — сказал он без пафоса, но искренне, с чувством, чтобы она поняла более глубокий смысл, скрытый за этими простыми словами.
Она была потрясена. Как он смеет взваливать это на нее? На миг у нее перехватило дыхание, потом она вдохнула полной грудью и встала — она слишком волновалась, чтобы сидеть спокойно. Лицо ее побледнело.
— Не говори ничего об этом, — сказала она нетвердым голосом. — Я не стану слушать, Слейд. У тебя нет права…
— Нет права? — Он тоже поднялся. — Мне нужно «право» на то, что ты мне небезразлична? Где мне его взять? Как я могу его получить? Это разрешение или лицензия? Скажи, что мне сделать, Трейси! Я сделаю это.
— Не ставь себя в глупое положение, — прошептала она.
— Я стараюсь избежать этого. Я совершенно серьезен. Скажи, что мне сделать, и я сделаю. Но не закрывай дверь, черт побери! — Говоря все это, он подошел к ней, достаточно близко, чтобы почувствовать ее аромат. — Трейси…
— Нет! — Она отступила в сторону, испытывая неловкость от его близости. — Вот зачем ты пришел? Чтобы мучить меня? Неужели ты думаешь, что-то изменилось? Ты по-прежнему его сын. И через десять лет ты останешься его сыном, и через пятьдесят. Ни один человек на свете не сможет это изменить.
— Так зачем же стараться? — Слейд чувствовал, что его охватывает бешенство. Невозможно изменить упрямые факты, но спустя столько лет неужели его происхождение играет такую важную роль?
Его гнев выдохся. Да, черт возьми! Это так же существенно для него, как и для Трейси. Как он может обвинять ее в том, что она встала в позу праведницы, если его самого терзает та же мука?