Он бросил камешки еще раз. Потом еще. Захватывал их горстью, перебирая пальцами так, что они щелкали друг о друга — казалось, это тикают часы. Потом перекладывал в другую руку, сжимал кулак, сильно размахивался, и, описывая дугу, камешки летели в воду. В лунном свете вздымался фонтан брызг. По воде шли серебристые круги, увеличиваясь, набегая друг на друга.
Мишель вернулся. Он обхватил голову руками, потер лицо и пробормотал что-то, чего я не расслышала.
— Мишель, — снова прошептала я.
И в эту минуту я поняла, что испытывала к нему нечто большее, чем просто плотское влечение. Я, без сомнения, окончательно и бесповоротно влюбилась в этого человека.
И он в меня.
Мы молчали.
Мы не сказали друг другу ни слова, но они были не нужны.
Мы оба знали, что за этим стояло.
Мишель снова сел рядом. Наклонился ко мне. Провел пальцами по моим ногам. Я затрепетала.
— Не надо, — я убрала его руку. — Я хочу… поговорить. Хочу больше знать о тебе.
— Зачем?
— Затем, что я хочу… Хочу знать, что ты за человек. Я ведь тебя не знаю. Совсем не знаю.
— И что же мне со всем этим делать? То ты видеть меня не хочешь, то желаешь узнать получше. Что тебе нужно на самом деле?
Я покачала головой.
— Не знаю. Я…
Что мне было нужно?
— Я есть я, — через секунду сказал Мишель. — Больше, мне рассказать тебе нечего.
Теперь на воду смотрел он.
— Человеку всегда есть что рассказать. Где он родился. Где учился. Есть ли у него родители. Что-то вроде этого.
Мишель искоса посмотрел на меня. Когда он заговорил, в его голосе слышалось раздражение.
— Конечно, у меня есть родители.
— Ты с ними видишься?
— Нет.
— А кто они?
Он потер лицо.
— Я не хочу об этом говорить.
— И все-таки давай поговорим.
Мишель лег на спину и положил руки под голову. Повисло долгое молчание. Я видела, как поднимается и опускается его грудь.
— Моя мать была спортсменкой, занималась плаванием. Отец — ученый, маркетолог или что-то вроде этого. Точно не знаю. Он работал в Силиконовой долине.
— В Америке?
— Да.
— Твоя мать американка?
Он отрицательно покачал головой.
— Нет, француженка, родилась в Бордо.
— А отец?
Он приподнял плечо.
— Американец, канадец, мексиканец, француз, не знаю. Знаю только, что он работал в Америке. Я даже имени его не знаю. И это мало меня волнует.
— Как они познакомились?
— Мать поехала в Америку, чтобы выступать за одну из тамошних команд. Ее спонсировала фирма, в которой работал тот парень.
Мне приходилось делать усилия, чтобы понять, что говорил Мишель. Его речь была невнятной и очень тихой.
— То есть своего отца ты не знаешь? — уточнила я.
Он ответил, но совсем неразборчиво.
— Повтори, пожалуйста. Я не поняла, что ты сказал.
— Соблазнитель, сердцеед… Так говорила мать. А еще она говорила, что я на него похож. Наверное, поэтому она меня так ненавидела… Она забеременела, а этот парень был женат и слышать ничего не захотел.
— Где ты родился?
— В Бордо. Матери сделали кесарево сечение, а еще до этого у нее начались проблемы с ногами. Дело кончилось инвалидной коляской.
Он резко поднял голову.
— Послушай, я на самом деле не желаю об этом говорить. Ладно?
— Но мне хочется знать.
Мне действительно этого хотелось. Впервые он рассказывал что-то конкретное. Что-то о себе. Сам. А не какие-то другие люди — о нем.
Мишель провел руками по лицу, все еще не глядя на меня.
— Так моя мама потеряла здоровье, и все из-за меня. А когда смогла ходить, на руках у нее оказался ребенок, и спортивная карьера покатилась ко всем чертям. Плавать она больше не могла, а плавание было для нее всем, целым миром. Денег на жизнь едва хватало. Она растолстела. Завела себе нового дружка, какого-то наркомана, который и ее подсадил на героин. По-моему, мать просто хотела умереть.
Я осторожно повернулась на бок, лицом к нему. Как чудесно было слышать его голос! Быть с ним рядом. Смотреть на него.
Я не стала придвигаться ближе, потому что боялась, что Мишель перестанет рассказывать.
— Я был предоставлен сам себе, — продолжал он. — Когда мне исполнилось двенадцать, мать лишили родительских прав, а меня отправили в детский дом. На моем счету есть плохие поступки…
Над нами бесшумно пролетела сова.
— Какие?
Он пожал плечами.
— Такие. В Бордо есть чем заняться.
Мне вспомнился разговор с Бетти.
— Ты говоришь о разбойных нападениях?
Он отвел глаза.
— Нет. Я дрался, воровал, курил марихуану, пил, кололся… Чего только не было… Я злился на свою мать, на ее дружка, на весь этот мир…