Так нельзя, так не пойдет. Я не могу разорваться пополам. Даже на три части: на кухне звонил телефон, но трубку никто не брал. Я решила пока оставить все как есть, а вечером спросить Эрика, можно ли протянуть шнур до каравана.
Во дворе я чуть не наткнулась на леса. Брюно, парень с пирсингом, протянул мне руку.
— Добрый день, Симона.
— Добрый день, Брюно.
Имена парней я все-таки выучила. Я сделала это за разговорами с двенадцати до двух. Общалась я в основном с Антуаном, который взял на себя труд говорить, воздерживаясь от местных словечек и сбивающего меня с толку сленга — так называемого верлана, когда в словах меняют слоги, чрезвычайно популярного в нашей бригаде. Больше того — Антуан постоянно поправлял меня, так что я все больше привыкала к языку и при этом заучивала новые слова.
Я запрокинула голову. На крыше сидели Арно и Пьер-Антуан, а позади них — Эрик, я смогла разглядеть только его растрепанную светлую шевелюру. Может быть, это опасно? На такой-то высоте? Больше никого из бригады видно не было.
Прошла на кухню и открыла морозильную камеру. Достала двухкилограммовый пакет замороженной брокколи. Вытряхнула три четверти содержимого на сковороду, добавила воды, немного масла и соли и, накрыв крышкой, поставила на огонь. Сегодня на столе будет нечто противоречащее всем формам здешних кулинарных удовольствий: голландские фрикадельки. Еще вчера, узнав, что дети не пойдут в школу, я слепила и обжарила шарики из фарша, а теперь их оставалось только разогреть. Когда я повернулась, чтобы поставить приготовленные фрикадельки поближе к плитке, в дверном проеме появился Мишель.
Я чуть не выронила из рук миску.
У него на плечах сидела Изабелла. Она крепко держалась обеими руками за его лоб и чуть виновато смотрела на Бастиана, который смущенно стоял рядом, вцепившись пальцами в спортивные штаны Мишеля.
Мишель улыбался.
— Они шли по двору. Наверное, сюда.
Он поднял руки, нашел ими Изабеллу и поставил ее на пол перед собой. При этом движении я уловила аромат туалетной воды, которой он пользовался, или что там это было. Ему этот запах очень подходил, но на всю мою биологическую систему он подействовал убийственно.
Я попыталась сделать вид, что не замечаю Мишеля, и обратилась к детям. Это удалось только наполовину.
Бастиан заранее подготовился к разбирательству: как мужчина, он встал впереди сестры.
— В караване слишком жарко. А еще Изабелла все время чиркала на моих рисунках!
— Нет! Это ты на моих!
— Ты первая начала!
— Дети, тише, — я взяла сына за руку, чтобы успокоить. — Мы же договорились, что вы останетесь в караване, а вы этого не сделали.
Бастиан вырвался.
— А мы не хотим там сидеть. Мы хотим купаться!
Я импульсивно оглянулась в поисках поддержки, но лучше бы мне этого не делать. Мишель стоял, прислонившись к дверному косяку. Одна рука на предплечье другой. На лице сияет улыбка.
— Могу я чем-нибудь помочь?
Я перевела взгляд с детей на Мишеля и обратно.
— Э… Нет, спасибо. Я сама.
Брокколи бушевала. Я немного сдвинула крышку со сковородки.
— Останетесь со мной кухне? — спросила я сына и дочку.
— Мам, нам скучно.
Я посмотрела мимо Изабеллы на дверной проем. Мишель исчез.
— Очень хорошо понимаю, что вам скучно, но мне-то надо готовить! А вам нельзя ходить около дома и по двору, потому что это опасно. Включить телевизор? Дать печенье и чего-нибудь попить?
Это подействовало.
Я убавила огонь, вытащила из шкафчика пачку печенья, взяла за руку Изабеллу и, обходя дом, пошла обратно к прицепу. Поручив своих детей заботам «Никелодеона»[18] и дав им пачку печенья, я вспомнила, что днем во искупление своего невнимания обещала им подарки. Супер няня[19] тут же приняла бы решительные меры. Я все это знала, в теории. Но теория и практика — очень разные вещи.
За столом завязался разговор, в котором я не принимала участия. Говорили быстро, и я уловила всего несколько слов, как раз достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Сначала вели беседу о ходе строительства, естественно, затем что-то о президенте Шираке, объединении Европы или его отсутствии, и об известных людях, которых я не знала.
Мишель смотрел на меня. Когда он ловил мой взгляд, вокруг его глаз появлялись лучики от подавляемой усмешки. Я изо всех сил удерживала на лице вежливую сдержанную улыбку. Чем больше я пыталась показать, что на самом деле ничего необычного не происходит, тем хуже это у меня получалось. Словом, мучение.