Это успокаивает.
Чувство вины.
Ужасное чувство вины.
Эрик ничего не заподозрил.
Я не была дома семь-восемь часов, а кажется, что семь-восемь месяцев.
Мишель сразу отправился к Петеру, а потом исчез где-то в левом крыле дома. Петер и Брюно забрали все из машины и рассортировали. После короткого перерыва бригада продолжила работу.
Мои дети встретили Пирата с энтузиазмом, а попросту говоря, тут же затискали. Изабелла уткнулась личиком в его густую мягкую шерсть. Она сияла. Бастиан сказал, что такой пес — это круто.
Эрик поморщился. Я объяснила ему все так: мы встретили в Аркашоне знакомую Мишеля с собакой, и Пират мне сразу понравился. Остальное я рассказала правдиво, хотя кое-что немножко преувеличила.
— Ну что я могла сделать? — спросила я. — Она хотела отвести пса в приют. А там его, наверное, усыпили бы.
— По-моему, это неразумно, — в голосе Эрика слышалась интонация, которая обычно появлялась у него, когда Изабелла или Бастиан вели себя плохо. — Мы ужасно заняты. Ты могла бы подождать, пока закончится реконструкция. Такие вопросы люди решают сообща, а ты загоняешь меня в угол.
— Подумай немножко не только о себе, — ответила я необычно резко, показывая ему на детей. — Мы тащим их за собой в другую страну, отрываем от друзей, от родных, от всего, что им знакомо, чтобы здесь они начали все сначала, спали в прицепе и сидели на уроках в школе, где они никого не понимают и их никто не понимает. А ведь они нас с тобой об этом не просили.
Муж молчал. Я продолжила свой монолог, уже мягче:
— Ты же знаешь, как они всегда хотели собаку. Да ты посмотри на них, Эрик.
И то сказать: дети и Пират прекрасно смотрелись вместе, их можно было снимать для телевизионной рекламы. Пес вел себя так, будто жил здесь всегда. Он бегал кругами вместе с Изабеллой и Бастианом, давал себя ласкать, пытался приносить обратно палку, которую наш сын бросал перед собой. Было совершенно ясно, что дети безумно рады собаке, своему новому домашнему любимцу, и Эрик дал себя уговорить — что, собственно, и требовалось.
Между прочим, все шло своим чередом, как будто ничего и не произошло. Я не краснела и не пылала от переживаний прошедшего дня. Гнетущее чувство вины, час назад обуревавшее меня, куда-то делось.
Около восьми строители разъехались по домам, а перед этим они, один за другим, жали мне руку на площадке у лестницы. Мишель подошел последним. Я постаралась не встречаться с ним взглядом. Незаметно для других он провел средним пальцем по моей ладони, как бы поддразнивая, но, к счастью, этим и ограничился, а я почувствовала, что мое тело вот-вот перестанет быть моим. Раньше, еще в школьные годы, я легко краснела. Потом это прошло, но я все еще помнила свое состояние перед тем, как вспыхнуть, и оно с тех пор не изменилось.
Я ушла в дом готовить ужин. По привычке сначала поставила греться воду в кастрюле и принялась чистить картошку. Эрик вошел на кухню и откупорил бутылку вина. Наполнил два бокала и оперся о столик, стоящий возле плитки. Один бокал протянул мне. «Сейчас что-то скажет, — подумала я. — Он поджидал подходящего момента. Все спокойно, рабочие уехали, дети смотрят телевизор. Он начнет разговор обо всем, что заподозрил. А может быть, не только заподозрил, но и почувствовал, почуял».
— Сегодня я почти все время работал вместе с Петером, — сказал Эрик, — и мы много разговаривали. Он действительно необычный человек.
Мой муж сделал глоток вина и посмотрел во двор через проем, где должна быть входная дверь.
— Мы говорили о его ребятах. О Мишеле Петер тоже кое-что рассказал.
Начинается. Я продолжала чистить картошку. Одну картофелину за другой. Закрыла кран. Взяла еще одну картофелину.
— Этот парень начинал довольно плохо. Петер и его жена просто пожалели его. Он же чуть не пошел по кривой дорожке… Ты это знала?
Я отрицательно покачала головой:
— Нет.
— Его мать была спортсменкой. Занималась плаванием. Может быть, поэтому у него такая фигура?
Не думать, не думать о его теле, ни о чем не думать.
Чистить, чистить.
— Участвовала в разных соревнованиях на довольно высоком уровне. Она уехала в Америку, чтобы выступать там за какую-то команду, и там встретила женатого человека, от которого забеременела. А парень и слышать ничего не хотел о ее проблемах. Тогда эта женщина, впрочем, еще совсем девочка, вернулась во Францию. Она была очень молода — лет двадцати. Родители требовали, чтобы она сделала аборт, но она не захотела. Дело кончилось скандалом, и ей пришлось уйти жить к двоюродной сестре. Это в Ле Ланде, под Аркашоном.