Я слушала название этого места, это прекрасное название, и видела проносящиеся передо мной образы. Образы, цвета, запахи. Чувства.
— В последние месяцы беременности у нее, видимо, были проблемы с ногами. Ей пришлось сесть в инвалидное кресло. Конечно, сделали кесарево сечение, но мать Мишеля еще долго не поднималась с этого кресла. У нее была тяжелейшая послеродовая депрессия. К тому времени, когда она опять встала на ноги, зависимость от лекарств была уже очень сильной. Ей встретился новый друг. Он оказался наркоманом. Петер думает, что речь идет о героине, его, по-видимому, в то время уже употребляли.
Я что-то промямлила, продолжая чистить картошку. Разрезала ее на половинки, потом на четвертушки.
— Мишель как-то обмолвился в разговоре с Петером, что с детства знал о том, что его мать хотела умереть. Она говорила об этом каждому, кто соглашался ее слушать, и мальчику тоже… Ужас какой, а? Испытать такое, когда ты еще совсем малец… Отец, который не хочет тебя знать, и мать, бредящая самоубийством.
Я опять кивнула.
— Да, ужас.
Эрик смотрел прямо на меня. Я хотела услышать больше о Мишеле, просто сгорала от любопытства и в то же самое время чувствовала, что все это было совершенно неправильно. Я не желала этих откровений и считала, что Петер не имел права рассказывать о таких подробностях чужой жизни ни Эрику, ни кому бы то ни было другому.
Но любопытство взяло верх.
— Петер говорил еще что-нибудь?
— Да. Мальчика забрали у матери и поместили в приют, когда ему было лет тринадцать или около того. Петер познакомился с ним через Брюно и стал для Мишеля чем-то вроде приемного отца. Сейчас он пытается заставить его получить образование. Петер очень хорошо поступает. Это так достойно!
Я почувствовала, что должна задать вопрос или хоть как-то проявить интерес, но просто не знала, о чем спросить.
Точнее, о чем бы я спросила, если бы Мишель был просто одним из рабочих, а не тем человеком, с которым я еще сегодня днем целовалась под дождем на аркашонском пляже, себя не помня. И в чьих штанах оказалась моя рука.
— Ты меня слышишь? — спросил Эрик.
Я подняла глаза от картошки:
— Извини, я половину прослушала.
Муж смотрел на меня с сомнением, и я тут же солгала:
— Очень устала. У меня выдался такой долгий день… Я не привыкла к дальним поездкам, а тут еще надо со всеми говорить по-французски. Мне просто не по себе.
Дверь открывается, и я прижимаюсь к стене. Еще рано, слишком рано, проносится мысль у меня в голове.
Если они начнут допрашивать меня сейчас, я проболтаюсь — расскажу все.
Этого делать нельзя. Они ничего не должны узнать. Ничего.
А что они уже знают?
Все тот же полицейский стоит возле койки. Он ставит передо мной пластиковую кружку.
— Вот, мадам.
Я смотрю на эту кружку. Первое питье сегодня. Отмечаю, что мне хочется пить, хочется, чтобы пропал этот отвратительный привкус во рту. И горло у меня пересохло.
— Я могу заказать вам что-нибудь из еды, — говорит он. — Уже половина второго.
Я поднимаю голову.
— А когда… допрос?
Полицейский пожимает плечами.
— Это не ко мне, мадам.
— А каков обычный порядок? — спрашиваю я, откашлявшись.
Щеки будто распухли изнутри и задевают о зубы, когда я говорю.
— Думаю, допрос будет днем.
В коридоре раздается шум. Кто-то стучит в дверь камеры и кричит. Полицейский поднимает голову.
— Так, значит, вы не будете есть?
Я отрицательно качаю головой.
Не сказав больше ни слова, он поворачивается и закрывает за собой дверь камеры.
Я опять одна.
14
— Ничего не планируйте на вечер следующей субботы, — сказал Петер.
— А что такое?
— Нашему предприятию исполняется пять лет, и по этому поводу мы устраиваем вечеринку у меня дома. Настоящий праздник с угощением, выпивкой и оркестром. Все как полагается. Придет человек пятьдесят. Мне будет приятно увидеть вас. Клаудиа очень хочет с вами познакомиться. Если я ничего не путаю, мы ожидаем еще четыре голландские пары из округи, так что у вас станет больше знакомых.
— Праздник! Как здорово! — обрадовалась я.
И это была правда. Мы еще ни разу никуда не выходили с тех пор, как приехали сюда. Наш мирок во Франции пока был очень маленьким. Встреча с новыми людьми, живая музыка и танцы — по-моему, это замечательно!
Эрик, сидевший рядом со мной за обеденным столом, пробурчал что-то в знак согласия. У него был полный рот спагетти по-болонски.