Кто они - уцелевшие? Разномастные, разнокалиберные. Разно-образованные и разно-воспитанные. Старушки, старички, тетки, мужики и почти дети. Мужчины примерно моего возраста от двадцати до сорока были представлены в количестве восьми экземпляров. Причем, Борюсик и Головастик входили в это число. Собрание и на сей раз не дало ничего. Ни им, ни мне. Один положительный исход виделся мне - нежелание людей объединять совместные усилия, изрядно притушил фитилек моего энтузиазма.
- А все почему? - В унисон моим мыслям отозвался Головастик. - Людей слишком многое связывает с домом. Остались близкие, за которыми как за больными требуется уход. Что ж тут плохого? Не все ж такие одиночки как мы с Борюсиком? У тебя же тоже осталась жена? Если мне не изменяет память.
В ответ я только вздохнул. Количество наконец-то перешло в качество. Меня отпустило.
- Так что, ты не кипишись, Сусанин. Султан к власти не рвется?
- Малость угомонился. Насколько я знаю, обосновался где-то на Гражданке. Вместе с Веркой.
- Ничего, Макс. Потерпи. Следующим летом в твоей пастве народу прибавится. Не все из шизиков переживут зиму. Таким образом, к тебе подтянуться те, кого держала любовь к близким...
- Любовь? - вдруг взвился Борюсик, уже потянувшийся к бутылке. Казалось, его испугал пустой стакан. - Да что вы понимаете в этом, салаги! Заладят тоже... любовь! Вот я ее любил! Она была вся такая... Бывшая моя. И чего? Взяла, и все у меня оттяпала при разводе! Заметь - все, купленное на мои деньги. Она не работала ни фига. Ни одного дня, все дома сидела... Типа, дети у нее. Короче, хрены всякие валяла. А потом взяла - и... Все мое. Кровно заработанное.
- Борюсик, угомонись, а? - сморщился Головастик. - Чего ты завелся?
- Потому что не надо пи..! Любовь... Вот я и приходил к ней пару месяцев. Уже после всего этого... Есть правда на свете - есть! Я каждый день приходил к ней. И смотрел ей в глаза. Сучке этой. Нахлебалась она перед смертью, за все свое зло ответила. Дерьмо свое ей наливал в тарелку, смотрел как она жрала...
- Все, блин!! - сорвался Головастик. - Наливай давай, хватит трындеть!
И опять сработало волшебное слово. Борюсик отвлекся, удовлетворенно хмыкнув "так хули".
Только моему расплавленному в кои-то веки нутру Борюсик был обязан тем, что не получил от меня точно в глаз. Я влил в себя еще, ожидая, пока стихнет желание набить ему морду. Здесь бывать я не любил. Гнусные чувства одолевали меня, стоило мне увидеть эту пару. Головастик - хрен с ним, но даже он... Они сидели напротив меня - два чмыря, оставшихся в твердом уме и памяти. А неизвестно почему, непонятно в силу каких причин и какого расчета, моя Дашка - красивая, добрая и умная девочка...
В то памятное воскресенье шел дождь. И я, по личной просьбе шефа отработавший накануне, дрых без задних ног. Выспаться - все, что входило в мои планы.
- Вставай, солнышко, я приготовила тебе завтрак.
Услышал я. И счел это продолжением сна. Перевернулся на другую сторону и заснул. Я проснулся минут через двадцать от задорного Дашкиного смеха. Потягиваясь, я подумал: ну увидел человек в сети или по телику что-то смешное, с кем ни бывает? В чем мать родила, я пошел на кухню, рассчитывая затащить Дашку в постель.
Телик был выключен. Гаджеты тоже. За окном шел дождь, стучал по подоконнику, приглушая Дашкин смех. Она видела за столом, пила воздух из пустой чашки и говорила в никуда. Никому.
- Солнце мое, Максик. Осталось немного потерпеть! Ты же сам говорил, что в июне рванем в отпуск... Да ладно! А я уверена, что у тебя получится... Да потому, что точно знаю!
Она смеялась, хихикала. Она разговаривала сама с собой. Или со мной. Вчерашним.
Я сел на подоконник. Наверное, что-то говорил, пытаясь поймать ее взгляд. А червяк сомнения уже прокладывал холодную дорогу вверх по моему позвоночнику. Возврата к прежнему уже не будет - вот о чем мне думалось. И была это первая мысль после начала конца. Даже если у Дашки какое-нибудь временное помешательство, все равно. Возврата к прежней жизни не будет.
- Даша, Дашка, - позвал я, цепенея от ее не-ответа.
Она продолжала болтать и посмеиваться. Потом вдруг поднялась и зависла над соседним стулом, обхватив руками пустоту.
- Я с тобой. Макс, ты же знаешь, как я тебя люблю.
Она говорила, обнимая и целуя воздух.
Помню, я вскочил, я бросился к ней. От страха, я тряс ее за плечи как куклу. А она шептала мне что-то нежное и все тянулась куда-то в сторону губами...
И вот теперь, пространство напротив меня занимает человек, рассказывающий мерзости о своей жене.
Так. Стоп. Надо было опять напомнить себе, что отложенным взрывом на атомной станции в Сосновом Бору мы обязаны прежде всего ему, Борюсику. Отработавшему там перед приездом в Питер программу аварийной остановки. Мысли помогали, ярость потихоньку стихала. И все равно я знал, где пункт назначения у этого пути. В один "прекрасный" день на особо крутом вираже, спасительные мысли запоздают. Я не сдержусь, и количество оставшихся в живых уменьшится на два. За одного, по крайней мере, ручаюсь.
- Так знаешь или нет? - повторный вопрос Головастика отвлек меня от мысленного созерцания последствий возможной кровавой разборки.
- Ты про что?
- Про кого! - уточнил бывший программист. - Блаженный Колюня - ты ж его видел.
- Кто же его не знает, - я пожал плечами. - Я навещаю его. На Новосмоленском. Иногда.
- Уж совсем иногда, как я посмотрю, - усмехнулся Головастик. - Так был он тут вчера. Трясло его.
- При его нагрузках немудрено. - Я разглядывал полный стакан, как по волшебству оказавшийся в моей руке - я не помнил, как его наполнял.
- Зря смеешься. Мне, например, его идея похоронить всех умерших кажется вполне обоснованной. Может, действительно, если собрать всех и похоронить, то можно вернуться... К прежней жизни...
- ... вертел я эту прежнюю жизнь, - встрял Борюсик.
- Ладно, - отмахнулся я. - Так что там про Колюню?
- Так вот. Он там вырыл экскаватором очередную яму. Под очередную братскую могилу. Как обычно сложил туда мертвецов в несколько рядов. И зарыл уже. И тут поблизости у кладбища еще один окочурился. Колюня и говорит, что собирался уже переходить на новое место, но так хотелось, чтоб все было чисто. Он и отрыл с краю место, чтоб дохоронить туда свежачка. "Прикинь, - это Колюня говорит, - разрываю я сбоку краешек, а там... никого нет. Я сначала даже не понял, в чем дело. Рою дальше - ну туда, где мертвецы быть должны. Рою-рою... А там никого нет. Пустая могилка-то".
- Ммм, - я усмехнулся. В такое верилось с трудом. - Вот что я тебе скажу. В полку шизиков прибыло.
- Думаешь? Так чего тебе стоит - ты у нас парень на ходу. Подъешь к нему завтра, да и посмотришь, что к чему. Будет тебе очередное "иногда"...
- Так и сделаю...
Я был готов к тому, что произойдет и все равно вздрогнул. Из темноты стеллажей выплыло белое костистое лицо. То ли татарка, то ли узбечка - последняя хранительница супермаркета. Она двигалась рывками, слегка припадая на левую ногу. В темно-синей униформе, она прошла мимо. Иссиня-белое лицо, с застывшей навеки доброжелательной улыбкой, теперь напоминающей маску, плыло в воздухе, то поднимаясь, то опускаясь. Женщина остановилась, бросила что-то быстрое на своем языке, и снова нырнула в темноту.
- Гюльчитай. Еще жива? - спросил я, приведя дыхание в порядок.
- Жива. Чего ей?
Борюсик храпел, разрывая легкие, Головастик толкал очередную неудобоваримую теорию. Оттого, что я так и не добрался до закуски, мои мысли путались. Я достиг абсолютной нирваны - мне захотелось в берлогу. Не домой - что я там забыл в пропитанном паранойей месте? Мне хотелось в мое двухуровневое логово. Туда, где я рассчитывал пережить зиму. К камину, к комнатам, заваленным консервами, канистрами с водой, спиртным, книгами и древесным углем. Кстати, об угле - прихватить с собой пару-тройку пакетов не помешает.