Семейка Майлзов и Семен достаточно открыто говорили о своих намерениях, а их эмоциональный фон подтверждал информацию охотников. Вопрос стоял в двух оставшихся. Ойген был, несомненно, человеком наживы. Деньги привлекали мужчину, но в нем возникало некоторое сомнение: осторожность, или же немец знал куда больше, чем говорил? С мистером Кином было вообще непонятно. Скрытный японец больше походил на хикикомори. Этот термин я узнал от Микасы. Означает — человек отрешенный от общества, или что-то вроде этого. Но, хоть с одной стороны, Кин и казался скрытным, его мотивы оказались самыми понятными. Когда речь заходила о Мудзане, его поведение и действия менялись, становясь более раздражительными. Появилась уверенность, что японец имеет личный интерес к вышеупомянутой персоне.
Вернемся к сегодняшнему дню.
Первые пару часов я на энтузиазме заставлял отца все пробовать и пробовать. Пару раз он практически опустошил свой магический резерв. Во время передышек я пытался как можно подробнее разжевать ему его действия и саму суть синтеза. На вопросы отца, откуда мне вообще это все известно, я благополучно отмахивался словами, что пока не получится — не расскажу. Его это мало радовало, и с каждой новой попыткой его вера в синергию все больше слабела.
— Отец, прошу тебя, давай попробуем еще пару раз, я уверен, у тебя получится. Или все слухи о силе Августа Велса это ложь? — хмыкнул я, надеясь взять отца на слабо.
И это подействовало. Думаю, если бы это сказал кто-то другой, он бы учинил скандал вселенского масштаба, но дать слабину перед сыном Август, судя по всему, не хотел больше всего.
"Даже чужая гордыня может способствовать достижению собственной цели."
Посмотрев на меня с толикой злости, Август встал в какую-то чудаковатую позу, закрыл глаза и максимально сосредоточился. Своим особым зрением я видел, как он потихоньку задействует свое ядро, вытаскивая из него крупицу эфира. Вот она в виде маленького жгута проходит сквозь оболочку огня, из нейтрально белого приобретая ярко-красный оттенок, а затем проходит сквозь элемент земли, зависая над ним. Следом, с другой стороны появляется идентичный жгут, который, в свою очередь, проходит через огненную стенку и нерешительно пробивается через земляной слой, приобретая ярко-коричневый цвет. Вот эти два жгута переплетаются друг с другом, объединяясь в одно целое и… благополучно разрушаются, не доходя до области груди.
Отец смотрит на меня своим усталым взглядом, не понимая, почему я улыбаюсь, как идиот.
«Плевать, я доволен результатом, ведь еще утром у него не получалось и половины того, что я сейчас видел.»
Тяжело дыша, Август подошел ко мне и уселся рядом. Минут пятнадцать мы сидели молча, каждый думал о своем. Я о том, какие откроются возможности, когда у него получится, а у нас все получится, я более чем уверен. А он… даже и предполагать не буду, что у него на уме. Вдруг Август заговорил, и сказал он совершенно не то, что я хотел бы сейчас услышать.
— Сын, я должен тебе кое в чем, признаться, — посмотрел на меня мужчина, будто бы ожидал моего одобрения. После моего кивка он продолжил: — Я… знаю, что ты не хочешь, чтобы мы с матушкой вмешивались в твои дела. Но так получилось, я узнал, что на тебя нападали люди мафии. Поначалу я не хотел вмешиваться, но мне показалось это не очень правильным, ты все-таки мой родной сын. Я наведался к тому, кто отдал приказ, и немного поговорил с ним, в своей манере, конечно же.
Мое дыхание сбилось, а шестеренки в голове закрутились с ускоренной силой. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сопоставить все в своей голове.
«Получается, что из-за него Лиза сейчас мертва, и чуть не погибла Хейли!»
К горлу подступил тяжелый ком. Я не в силах был что-либо сказать, просто смотрел на отца стеклянными глазами. Он еще что-то говорил, но я уже толком не слышал, погрузившись в лабиринт своих мыслей. Нахлынувшие эмоции говорили мне, что он целиком и полностью виноват в случившемся, но трезвый разум утверждал обратное. Да, я просил не лезть в мои дела, но разве можно винить того, кто просто любит своего ребенка. Да что тут говорить, если бы мне так же сказал мой сын, не уверен, что послушал бы его.