Он целует меня осторожно мягко. Нерешительно. Это… нежно, мокро и горячо. Я не останавливаюсь. Хочу остановиться, убежать прочь от него и от его глаз, видящих меня насквозь, от его рук, что касаются меня так, как я не возражаю, а должна бы. Его присутствие сбивает меня с толку. Я не бегу. Я позволяю ему целовать меня; знаю, что не должна, но так и есть.
Наконец он отстраняется, расположив ладонь на моей щеке. Он ищет взглядом мою реакцию. А я не знаю, как реагировать. Что чувствовать. Я в смятении. Настолько запутана им и его поцелуем, что даже не могу двигаться, не могу дышать.
Что-то горячее и соленое режет глаза. У меня кровь? Я касаюсь глаза и смотрю на палец. Я плачу. Почему? Не знаю. Мне грустно? Что это за чувство в груди, в сердце? По мне растекается наполненность, теплая и густая. Там, где Хантер касается меня, кожу покалывает. Бёдра дрожат, и между ними… я чувствую влагу, странное тянущее тепло, напряжение, будто бы нужду.
Большим пальцем Хантер стирает слезы сначала с одной щеки, потом с другой. Он все еще так близко, что я могу почувствовать его дыхание на своем лице.
Мои губы дрожат и пульсируют там, где их коснулись его губы.
Я знаю, что это сумасшествие, но потом понимаю, что целую его. Прижимаю свои губы к его, медленно наклоняюсь к нему. Он размыкает губы и обхватывает рукой заднюю часть шеи, удерживает за затылок, прижимает меня ближе и целует в ответ.
Что-то касается моих зубов, моих губ. Его язык. Странное ощущение. Захватывающее и пугающее. Я отталкиваю Хантера и смотрю на него; могу чувствовать на своем лице выражение смущения.
Что, во имя Аллаха, я делаю, целуя американского солдата?
Я сбегаю, желая знать, почему же вдруг воззвала к Аллаху, почему меня поцеловал Хантер, почему я поцеловала его в ответ, почему его язык в моем рту не казался неприятным.
Пока ноги несли меня по улицам и аллеям, я задавалась вопросом, почему же я чувствую глубокую извивающуюся нужду поцеловать его еще раз?
Что я делаю? Что со мной происходит? Что я натворила?
ГЛАВА 8
ХАНТЕР
Какого черта я ее поцеловал? Неосознанная мысль или намеренье… просто… так вышло. Она была так близко, ее нога задевала мою, и этот маленький контакт прожигал молнией. Ее щеки вспыхивали и алели, посылая вспышки страсти сквозь меня.
Я слышу абсолютно все. Слышу отдающий приказ мужской голос, спокойный ответ Рании, а потом снова он — в ярости. Слышу хлопок: кулак о плоть. Слышу ее крик. Звон ремня и приказ. Удушье. Рвота.
Несложно догадаться, что произошло.
Богом клянусь, я убью этого сукиного сына. Перережу его чертову глотку, отрежу член и запихну в хренову дыру в шее.
Мне нужно дышать глубже, чтобы успокоить ярость. Мой характер всю жизнь был для меня проблемой, и теперь он возвращается с ураганной силой. Я научился контролировать его, сдерживать, а не набрасываться на всех, как раньше. Я едва ли не вылетел из школы, потому что тратил много времени исключительно на драки. Меня чуть не выгнали, когда один подросток попал в больницу после драки со мной.
Конечно, начал всё, черт возьми, он. Напал на меня на стоянке после футбольной тренировки. Он тоже надрал мне задницу. Сбил с ног, выбил зуб, сломал нос. Он не думал, что я встану, но я встал и он получил свое. Парень провел в больницу неделю, сломано у него было много чего.
Теперь этот придурок, Абдул, бьет Ранию, и я не могу мыслить здраво. Не могу соображать. Я не должен так реагировать. Должно быть, ее волнует, что этот самый Абдул — какой-то высокопоставленный генерал иракской армии. А мне плевать. Я все ещё намерен убить его к чертям, раз уж он снова ее касается.
Она сбежала после поцелуя. Сбежала после того, как поцеловала меня. Я этого не предвидел. Она сидела рядом со мной, сочная и прекрасная; ей было больно, она нуждалась в комфорте. Нуждалась в защите.
Женщин бить нельзя. Женщин нельзя насиловать. Что-то первобытное во мне реагирует на ее близость и на ее боль. Мои губы коснулись ее прежде, чем я осознал, что творю, а потом я уже потерялся в мягкой сладости ее губ.
Боже, да я опьянел. Она на вкус, как мятная зубная паста. А, казалось бы, небеса. Ведь просто поцелуй, а я сделался настолько твердым, что, думал, взорвусь, а она меня даже не коснется. А потом Рания оттолкнула меня со слезами на глазах. Я не понимаю, почему она плакала. Не казалось, что она знала, как целоваться. Она не ответила, просто позволила нашим губам соприкоснуться; Рания была скованной, застывшей. А потом она заплакала.