Я чертовски сильно пытаюсь сопротивляться ее гипнотическому влиянию. Я как Одиссей, привязанный к мачте и притянутый смертоносной песней сирен. Только если не учитывать, что сдерживающие меня узы слабые и скоро уже совсем развяжутся — нематериальные веревки, состоящие только из моего разрушающегося самоконтроля. Рациональность умирает в битве против силы ее красоты. Понимание правильного и неправильного становится бессмысленным от воспоминаний о том, как ее губы терлись о мои.
Черт.
Я целую ее. Двигаюсь к ней медленно, будто приближаюсь к пугливому дикому животному, подняв одну руку, чтобы потянуть Ранию вниз, к себе. Из-за страха, ее и без того большие глаза расширяются. Дрожь распространяется по всему ее телу, но она не отстраняется.
Мои жесткие потрескавшиеся губы встречаются с ее, мягкими, теплыми и влажными, и во мне взрываются небеса. Глаза сами по себе закрываются, отягощенные блаженством от ее поцелуя. Она такая нерешительная, такая аккуратная и сдержанная. Я и не смею коснуться ее. Не смею.
Поцелуй, поцелуй, просто поцелуй. Но, Боже, какой же он невероятный! Я возбужден, напряжен и тверд из-за ее вкуса, из-за ощущений. Опьяненный ею. Я трясусь с ног до головы от попыток держать руки при себе и продолжать целомудренный поцелуй. Это заранее проигранная битва.
Потом ее рука покидает колено и касается моего лица — ладонью к щеке — накручивая на пальцы волосы у уха. Что-то внутри меня набухает до немыслимых размеров из-за нежности этого жеста; оно будет расти, пока я не лопну, не заплачу или не закричу от радости. Простое невинное прикосновение, в котором так много смысла. Женщина, которая продает прикосновения, которая, должно быть, видит в мужчинах лишь злобных тварей, которая видела худших монстров, которыми могут быть мужчины, целует и касается меня.
А ей не следует. Я ведь ничем не лучше. С ножом, с пистолетом. Я убивал голыми руками. Разрушал винтовкой семьи. Делал столько ужасных вещей…, и я ее жажду, хочу ее. Мне нужна она, и это плотская нужда.
Ей нужен Прекрасный принц, который на руках вынесет ее из этого ада грязи, греха и войны. Я не такой. Но пока ее губы движутся на моих, ее язык порхает по зубам и сплетается с моим, ее руки сжимают мое лицо, чтобы притянуть меня ближе, чтобы углубить поцелуй. Контроль рук рушится из-за страстности ее поцелуя, и я внезапно понимаю, что обхватил ее за талию, всего лишь за талию — выше бедер и ниже груди.
А ее рука опускается от моего лица к плечу в миллиметрах от раны. Я вздрагиваю от укола боли, и Рания отстраняется, разрушая магию. Ее взгляд ищет мой, и я не пытаюсь спрятать свои чувства. Только так я могу объяснить ей — только взглядом. Ничего не могу поделать: задаюсь вопросом о том, что же она видит.
Я знаю, что чувствую, но не понимаю, как это перевести, как она это прочтет.
Ее рука все еще лежит на моей щеке, она больше не дрожит. Рания открывает рот, будто чтобы заговорить, но потом снова закрывает его и уходит, внезапно уходит, кидается за дверь, я остался, задыхающийся и во всех смыслах смущенный. В конце концов, я рад ее отсутствию, так как теперь могу подумать о том, что же происходит, хоть и скучаю по ее присутствию.
Какого черта только что случилось?
Во время этого поцелуя что-то между мной и Ранией переключилось, и я точно не знаю, что это было или что это значит, но я знаю наверняка: пути назад нет.
ГЛАВА 9
РАНИЯ
Снова. Я его снова поцеловала. Он поцеловал меня, и я ответила. Позволила ему коснуться меня. Коснулась в ответ. Что со мной творится? Что я делаю? Почему я его спасла? Почему я достала осколки металла из его тела, перевязала его раны и накормила своей едой?
Что он делает в моем сердце? Его губы мягкие и решительные, руки — нежные, но могучие. На моей рубашке осталась кровь с его рук. Губы покалывает от его поцелуя. Тело гудит от его руки на моей талии.
Сердце болит и трепещет, но на этот раз не от пустоты или боли, а от странной пугающей наполненности. О, да, я начинаю чувствовать его внутри себя, в моем сердце, в душе, а это нехорошо. Так начинается потребность в ком-то. Я уже скучаю по нему, хотя определенно не должна.