— Я люблю тебя.
Он слабеет, и меня оттаскивают от него грубые американские руки в перчатках. Отталкивают. Отвергают. Игнорируют.
Он смотрит на меня, что-то шепчет, умоляет. Они его либо не слышат, либо не слушают. Хантера затаскивают в американскую машину, одну из тех, которые выглядят как переделанный в грузовик танк. Он смотрит на меня в последний раз и теряет сознание.
Я слышу крик и понимаю, что кричу я. Даже мне самой не понять мои слова. Я слышу себя так, словно слушаю незнакомку. «Не забирайте его у меня, прошу, возьмите меня с ним, прошу, я люблю его…», но они не обращают внимание. Хантер ушел, и я одна.
Хасан истекает кровью в грязи, и я слышу, как он задыхается.
Я встаю перед ним на колени.
— Брат. — Не знаю, что еще сказать. Лгать я ему не могу. — Ты спас его. Спас меня.
— Ты… моя сестра, — сил у него хватает только на такое объяснение. Но этого достаточно.
Кладу покрытые его кровью руки ему на грудь и плачу. Да, за него. Но и за себя, и за Хантера. За свое разбитое сердце. Они забрали его, хоть он и любил меня и собирался сделать меня своей. Я хотела быть его.
Быть чьей-то.
Хоть чьей-нибудь.
Хасан умирает тихо, наблюдая за мной, пока его глаз не касается отстраненное выражение смерти, и я знаю: он ушел к Аллаху, если Аллах существует. Я встаю на колени в грязи и крови, склоняясь над холодным телом моего брата — моей последней ниточкой хоть с чем-то — и плачу.
Он был мертв, а потом чудом воскрес, чтобы защитить меня. А теперь он умер вновь. Действительно умер. Я чувствую вонь смерти на нем.
А потом я слышу их у себя за спиной. Злые, раненные, окровавленные мужчины. Иракцы. Я приютила американца.
Они хотят мою кровь за свою.
Они ее получат.
ГЛАВА 14
ХАНТЕР
Я просыпаюсь от боли и от внезапного навязчивого желания вспомнить что-то, что я упускаю или забываю.
Бля, я вспоминаю. Острые копья яростной агонии колют меня, мои руки, ноги, грудь, легкие… сердце. Не в физическом смысле, а в эмоциональном. Мою сердцевину.
Там, где живет Рания.
Я выпрямляюсь и сталкиваюсь с чьим-то подбородком, вызывая ругательства.
— Где она? — требую я.
Дерек сидит рядом со мной, сжимая кровоточащий бицепс.
— Кто? Ах, да, и твоя жалкая спасенная задница не стоит благодарностей, ублюдок. Я тоже рад тебя видеть. Да-да, не волнуйся обо мне, я в порядке.
— Где она? — Я осматриваюсь, чувствуя под собой знакомый гул Хамви.
Я вижу, как Дасти за рулем оборачивается, чтоб посмотреть на меня: по его щеке из глубокого пореза на лбу сочится кровь; рана настолько глубокая, что за пораженной оборванной кожей виднеется кость. Чинк тоже тут, с дробовиком наперевес, молча пялится на меня; его лицо искажает гримаса, он грязный, ему больно, но крови я не вижу. Бенни зажимает руку, из которой сочится кровь. И Дерек в замешательстве, а также злится на меня за отсутствие благодарности.
Чертовой благодарности.
— О ком ты, черт возьми, говоришь, Хант? — Дерек раздражен, ему больно.
— Девушка. Светленькая девушка. Рания. Где Рания?
— А, она? — Дерек пренебрежительно машет рукой. — Мы оставили ее позади, братишка. Она просто местная проститутка. Ты на пути домой.
— Разворачивайтесь. — Я в упор смотрю на Дерека, и он видит, насколько я серьезен.
— Что? Ты, бля, чокнутый? — Он наклоняется. — Нет, чувак. Не-а. Это место скоро будет кишеть тряпкоголовыми.
— Не называй их так, Ди. И разворачивайся, черт возьми. Это не просьба.
— Ты едва ли можешь двигаться, — говорит Дерек. — Этого не случится.
Глубоко внутри я нахожу в себе силы и, махнув кулаком, сбиваю его обратно на сиденье. Наклоняюсь и выхватываю пистолет Бенни из кобуры на бедре раньше, чем он может среагировать. Я прижимаю дуло ко лбу Дерека, и Хамви наполняется напряжением.
— Поворачивай. — Слова выходят низкими, хриплыми, смертоносным шепотом. — Клянусь, бля**, Христом, я убью тебя, если ты этого не сделаешь.
Дерек бледнеет.
— Черт, мужик, ладно. Ладно. Разворачивайся, Дасти. Мы возвращаемся.
Никто и слова не говорит, когда Дасти лихо разворачивается и опрометчиво набирает скорость. Парни хватают оружие и щелкают новенькими затворами.
— Она так важна для тебя, дружище? — говорит Дерек, когда я опускаю пистолет.
— Ты даже не представляешь, насколько. — Она одна. Теперь ее брат мертв. Другие местные напугаются и разозлятся. Она станет легкой мишенью.