Я сникаю и делаю глубокий вдох. Он прав, и я это знаю.
— Он мой брат. Я должна защищать его.
Мужчина покачал головой.
— Ты не можешь. Он будет жить, или умрёт. Ты не можешь это изменить. По крайней мере, у него есть шанс выбрать свою судьбу.
— Так я должна просто уйти и позволить двенадцатилетнему мальчику играть в солдата?
— Он не играет. Он стрелял настоящими пулями из настоящей винтовки в настоящих солдат. В него стреляли настоящими пулями. Это делает его настоящим солдатом в любой книге.
Хасан подходит ко мне, засунув руки в карманы. Он выглядит как необычная смесь мужчины и мальчика. Его взгляд серьёзен: такой отдалённый и с холодностью мужчины, который видел войну. Однако его поза показывает, что он всего лишь мальчик: руки — в карманах брюк, носком ботинка он пинает грязь, но на плече у него винтовка, и он чувствует себя комфортно с оружием.
— Это мой выбор, Рания, не твой, — говорит он, глядя не на меня, а на землю под ногами. — Они будут кормить меня и дадут место, где спать. Меньше беспокойств для тебя, верно?
— А что мне делать? — Я ненавижу, как капризно прозвучал мой голос.
— Позаботься о себе. Я не знаю, — сказал он, пожимая плечами, явно позаимствовав этот жест от других мужчин. — Перестань беспокоиться обо мне.
Он отворачивается, хлопая меня по спине, как будто я была его другом, а не сестрой. Он изо всех сил пытается быть взрослым. Я отталкиваю его.
Я просто отвергнутая девочка.
Рассерженная, я ухожу прочь, не оглядываясь, борясь с пустыми слезами за брата, который, вероятно, скоро умрёт.
— Рания… — Голос Хасана отдаётся эхом позади меня. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы увидеть гнев в моих застывших плечах.
Я не останавливаюсь, но бросаю слова через плечо, продолжая идти.
— Тогда будь солдатом. Позволь себя убить. Посмотришь, всё ли мне равно.
Он не отвечает. Я слышу, как один из мужчин хлопает Хасана по спине.
— Она изменит своё мнение, сынок. Дай ей время.
Продолжаю идти, зная, что мужчина ошибается. Я не изменю своё мнение. Хотя в одном Хасан прав.
Прокормить одну себя будет легче.
Я держу свой путь через тёмный город; сейчас стрельба прекратилась. Точно не знаю, где я иду, но, в конце концов, нахожу путь домой. В маленькую коробку, которая является моим домом и пахнет смертью. Там нет еды, кофе или чая, только проточная вода в кране и газ в печи.
Я падаю на кровать и позволяю себе плакать за моего брата.
Дни проходят. Я не получаю вестей от Хасана и не вижу его. Я провожу дни в поисках работы или каких-нибудь способов, чтобы прокормить себя. Ничего не нашла. Магазины либо не хотят нанимать девочку, либо они просто не могут позволить себе оплачивать труд ещё одного человека. Я нашла старушку, которая платит мне за стирку её белья и уборку дома. Это поддерживает меня несколько месяцев. Это приятно. Я прихожу в её дом каждый день, чтобы стирать бельё в маленькой раковине, мыть полы, раковину и туалет, а потом она даёт мне немного денег, достаточно для того, чтобы купить себе еды до следующего прихода. Во мне зарождается надежда, что всё будет хорошо. Но однажды я прихожу в её дом, а она лежит на своей кровати, уставившись в потолок. Её глаза мутные и неподвижные, её дряблая грудь неподвижна, руки неподвижны. Я стою в дверях её спальни и смотрю на тело. Ещё один умерший человек.
Я отталкиваю чувство вины и начинаю рыться в её комнате. Нахожу немного денег, одежду и еду. Упаковав всё это в маленькую сумочку, которую я нахожу в её шкафу, ухожу, оставляя её лежать на кровати.
Чувство вины заставляет меня вернуться. Я неуверенно стучу в дверь напротив её квартиры.
Мужчина средних лет с густой бородой в желтовато-белой рубашке без рукавов, натянутой на его толстый живот, открывает дверь.
— Что ты хочешь?
Я отпрянула от вони его тела.
— Женщина, которая живёт там, — я указываю на дверь позади себя, — она умерла. Я стирала для неё белье. Я пришла сегодня, и она умерла. Думаю, от старости.
— Ты взяла что-нибудь? — спрашивает он, косясь на сумку на моём плече.
— Нет, — вру я, гордясь своим спокойным голосом.
— Хм, — мужчина смотрит на меня. — Ты лжёшь. Это её сумка. Я видел её с ней, когда она навещала свою дочь в Бейруте.
Во мне зарождается паника.
— Пожалуйста. Здесь просто немного еды.
Он отмахивается от меня.
— Иди. Ей уже не понадобится еда, не так ли?