— Да, пожалуйста! Я хочу этого навсегда. Только нас. Я люблю это. Люблю, — говорю в ритме единения наших тел, их скольжения, словно в ритме песни, и мои мысли — бессвязная поэзия, мои слова — смесь арабского и английского. Я могу лишь кричать, двигаться и целовать его там, где могу достать. Хвататься за него и царапать.
Во мне расцветает тепло, усиливаясь теплом тела Хантера. Этот жар разрывается и растекается по всему моему бьющемуся в конвульсиях телу. Я сжимаюсь, беспомощно крича. Оргазм, до которого он довел меня в прошлом, казался землетрясением; он был сильнее, чем я могла себе представить. Но это… по силе это на несколько ступеней выше того удовольствия. Я кончаю и кончаю, и Хантер все еще отчаянно двигается во мне. Я могу лишь цепляться за него, когда он яростно и совсем не нежно врезается в меня. Я бы не хотела, чтобы он останавливался, что-то менял или был нежным.
— Да, Хантер! — Я упираюсь руками в его грудь и двигаю бедрами навстречу его. Хантер так глубоко входит в меня, что я думаю, будто глубже уже нельзя, но потом он приподнимает меня и мягко наклоняет. Я поднимаю ноги, и он снова толкается бедрами, заполняя меня еще больше. Я опять кончаю, краем сознания отмечая одну мысль. Одно из его высказываний, сказанных по отношению к оргазму, идеальное и правильное для описания опыта оргазма с любимым человеком. Ты не просто находишь физическое освобождение, ты возвышаешься в новое царство, познаешь небеса, становишься своим любимым.
А потом Хантер кончает, и я думаю, что действительно потеряла себя в нем. Он кончает, и я чувствую, как его горячее влажное семя заполняет меня, и мне это очень нравится. Нравится, как он рычит без слов, практически кричит, толкаясь в меня все жестче и жестче. Я падаю на него, обвив руками шею Хантера, и рыдаю у него на плече, корчась от слез.
Мы успокаиваемся.
— Почему ты плачешь, Рания? Ты в порядке?
Я вздыхаю, дрожа от последствий шока и затихающих рыданий.
— Да. И даже больше, чем да. — Я поднимаюсь и переворачиваюсь так, чтобы прижать ладонь к его щеке и позволить увидеть мою душу сквозь глаза. — Я плачу, потому что это было так невероятно, так прекрасно, что я не могу найти слов ни на твоем, ни на своем языке.
Он глубоко вдыхает и выдыхает, прижимая меня ближе к себе.
— Как и я. Это было самым потрясающим из всего, что я когда-либо испытывал.
— Помнишь, ты спрашивал меня, была ли я когда-нибудь счастливой?
— Да.
— Сейчас я счастлива. Ты даришь мне счастье.
Я вижу, как его взгляд светится и блестит, руки сжимаются вокруг меня. По его щеке скатывается слеза.
— Ты тоже делаешь меня счастливым, Рания, а я думал, что не смогу быть счастлив после смерти родителей.
— Мы можем быть счастливы вместе.
— Да, пожалуй, — шепчет он. — Мне это нравится.
ХАНТЕР
После занятий любовью мы спим, и я просыпаюсь с самым жестким в своей жизни стояком. Рания прижимается спиной к моей груди, и мой болезненно твердый член упирается в ее попку. Рания такая нежная в моих руках, такая теплая, хрупкая и маленькая, хоть я и знаю, что она невероятно сильная.
Мне не важно, кем она была. Знаю, некоторые мужчины не смогут оставить в прошлом тот факт, что она была проституткой, но для меня это не имеет значения. Важно лишь то, что она так сильно любит меня, не сдерживается и не прячет свою любовь.
Я думал, что умру от чистейшего экстаза, когда она скользнула по моему телу и толкнула мой член в свою влажную горячую киску. Думаю, я на самом деле умер. И вознесся на небеса. Оставаться неподвижным, пока она искала себя и училась позволять себе чувствовать, было самым сложным.
За всю мою жизнь.
Я хотел погрузиться в нее жестко, дико и отчаянно, но не мог. И я очень рад, что не сделал этого. Казалось бы, у Рании ушла вечность на понимание удовольствия от любви, на то, чтобы открыть сердце, разум и тело и позволить мне действительно ее любить. Она сделала это, сокрушив мой мир.
А сейчас я хочу все повторить.
Мои ладони сами собой скользят вверх по ее бедрам и животу к груди. Из окна льется приглушенный серый свет, даруя нам мягкое свечение рассвета. Я сжимаю ее грудь, нежно играя с соском. Рания стонет во сне и ерзает. Скольжу ладонью вниз к ее бедрам и к треугольнику между ними, она снова немного двигается, расслабляя сжатые ноги.
Не уверен, что должен это продолжать, но не могу прекратить касаться ее, желать ее. Средний палец находит ее щель и скользит внутрь. Рания просыпается, ее веки трепещут, открывая мне блеск глаз цвета шоколада.