Обсуждение
Пациенты в такой ситуации хрупкого рабочего альянса, пережившие в прошлом депривацию, могут не реагировать на интерпретации. Интерпретация для них не имеет значения. А перенос оказывается просто «настоящими чувствами». Аналитику устраиваются проверки, от него требуют доказательств. Похоже, что в таком случае необходима продолжительная борьба за установление доверия на первичном уровне «переживания», о котором говорилось выше. Аналитик и аналитическая ситуация должны каким-то образом опровергнуть ожидания, обусловленные прошлым опытом. На этом инфантильном или «примитивном» уровне, интерпретация—совсем не то, что нужно, разве что пациентка, по крайней мере, будет слышать, что терапевт о ней думает (или откликается на звук ее голоса). Этого, однако, обычно не достаточно, поскольку таким образом нельзя было утолить ее неудовлетворенность.
4. Сама Д., мои коллеги, несколько сессий в неделю и хорошая оплата в достаточной степени убедили меня склониться в пользу работы с ней. Не смотря на свое амбивалентное отношение, она очень хотела знать, буду ли я продолжать работу с ней. Она весьма поспособствовала моему решению, когда сказала, что у нее есть «инстинктивное чувство», что ей со мной будет «достаточно комфортно», и когда она извинилась за то, что была такой «медведицей», как она выразилась. Проявляя уступчивость, она в то же время не забывала о том, какое она производит впечатление на людей, и о моей потребности в безопасности. Она сказала: «Я не знаю, хотите ли вы работать со мной, поскольку я такая злая».
Обсуждение
Перед нами еще одна очень чувствительная пациентка. Д. была в достаточной степени внимательна, чтобы интуитивно почувствовать мой дискомфорт и постараться облегчить его. Между нами происходил сложный танец «доверия», как будто мы заключили не терапевтическую сделку: я буду с ней работать, если она не будет пугать меня слишком сильно. Имея нарциссическую рану, она чувствовала страдания других очень остро. Но именно эта «внимательность» к другим (и ко мне) должна была уйти, чтобы она смогла выразить свое негодование и обиду. Что вскоре и произошло.
5. В меньшей степени тревожась теперь, что она совершит самоубийство, я начал бояться ее физически, поскольку она весила на 100 фунтов больше, чем я. Она говорила о своем гневе на предыдущих терапевтов, что звучало как указание на меня и мои колебания по поводу работы с ней. Затем Д. призналась, что хотела «задушить» меня: первый раз, когда я не поддержал ее в вопросе о страховке, в другой раз, когда я извиняющимся голосом сказал, что не смогу прочесть огромную стопку важных старых писем, которую она мне принесла, и еще раз, когда она прочитала статью об изнасиловании (тема, вызывавшая у нее много страхов). Она произнесла это —«Я хочу задушить вас!»— достаточно убедительно.
Также на одной из сессий Д. рассказала четыре сна обо мне:
1. Вы сидите неподвижно на одном краю скамейки плавательного бассейна, а я пытаюсь ускользнуть на другой конец.
2. У вас есть другие пациенты, и я для вас «ничего особенного».
3. Я хотела задушить вас и столкнуть со скалы.
4. Я бью вас.
Все это вместе с нарастающей интенсивностью наших первых сессий вызывало у меня тревогу. У меня возникали мучительные фантазии на тему «контроля» и расстановки границ, а также о том, как справиться с давлением на рамку и ее телефонными звонками мне домой. Я записал после очередной встречи: «Я чувствовал себя на этой сессии очень сонным. Значимый материал?» Я сделал попытку интерпретации ее поведения, как избегающего сближения (доверие—страх—убегание), которая не принесла облегчения ни ей, ни мне. Я подумал (про себя), что она злится на меня или потому, что я мужчина, и значит, мне нельзя доверять (инцестный отец, насильник?) или потому, что я представляю не восприимчивую, не защищающую мать.
Обсуждение
Мы все еще находились в ситуации, где интерпретации были бесполезны, хотя ее сны, например, показывали интересную последовательность страха интимности, нарциссической травмы, жажды мщения и выплеска гнева. Избегающее сближения поведение исходит не только от Д. Очевидно, что она настолько же боится меня, насколько и я боюсь ее (на самом деле, я даже больше). Здесь много важного материала, и ее агрессивная реакция на то, что я не иду ей навстречу, вполне понятна. Однако прямое выражение враждебности в негативном переносе вызывает контрпереносное сопротивление, ведущее к ослаблению контакта и утрате эмпатии, так что мы оба оказываемся во «взаимном сопротивлении». И хотя такие общие сопротивления создают, возможно, неудачную и не способствующую прогрессу ситуацию, они почти неизбежны с трудными (по крайней мере, в моем понимании) пациентами. Более того, проработка такого взаимного недоверия может сама по себе стать ключевым моментом в процессе исцеления.