Я раскрывал твой том, и прибавлялось сил.
Я видел наяву все, что хранил в помине.
На склонах скал багровый зрел кизил,
И солнечный рассвет струился по долине.
Ронял листву засохшую орех,
Тень от платана поднималась косо,
Форель плескалась, словно детский смех,
В потоке у подножия утеса.
Я раскрывал твой том от родины вдали,
Приобретала смысл иной земля чужая:
Как будто мы с тобой под облаками шли,
Нагорным снегом губы освежая.
Как будто я лежал в тени горы крутой
И Ушбой любовался в светлой рани.
Там пир шумел, и добрым тамадой
Тем пиром правил друг мой Чиковани.
Я раскрывал твой том и на крылах парил
Поэзии, исполненной привета.
За милый мир тебя благодарил
И дожидался своего рассвета.
…Об этом вспомнил я сейчас, взойдя
Уступами на перевал Крестовый.
Увидел наш Кавказ под струями дождя,
Блеснувший в душу мне своей красою новой.
Ты братство пел, лелеял дружбу ты.
Средь мастеров как мастер ты в почете.
Твои стихи — орлами с высоты.
Твои орлы всегда, мой друг, в полете.
Издревле люди любят мастеров —
Гранильщиков камней и ювелиров слова.
С крутых высот Кавказа я готов
Петь мастерство души высокой снова.
Стихом своим ты делаешь Кавказ.
Его вершины выше и прекрасней.
Гора к горе — их не охватит глаз,
И солнце жизни над хребтом не гаснет.
Мой путь с твоим нерасторжимо слит.
Арагви Тереку не посылает вызов.
Пусть эта песня ласточкой летит
И вьет гнездо у твоего карниза.
АЛИМУ КЕШОКОВУ
Я помню Перекоп в кроваво-алом,
Продымленном лохматом башлыке.
Свистели пули над Турецким валом,
Шли, завывая, «юнкерсы» в пике.
Бойцы, что ночью кашу уминали,
В рукав курили, разговор вели,
С утра весь день дрались, и умирали,
И воскресали на клочке земли.
Мы были среди них на той полоске,
Обороняя огненный редут.
Как барабанный звук, сухой и жесткий,
Я слышу отголоски тех минут.
Дышала рота горячо и тяжко,
И ты, земляк мой, не погиб едва:
Упала, пулей сбитая, фуражка,
И чудом уцелела голова.
Суровых лет мне подсказала проза.
Что твой характер, недругам на страх.
Как будто бы рукой каменотеса
Был из утеса высечен в горах.
И только так, и только в этом дело,
В бою, в стихах, в сердечной маете —
Нам надо жить открыто, чисто, смело.
Как там, на перекопской высоте.
Мы проживем ли мало или много.
Но, не сойдя до ложной простоты,
Останемся до смертного порога
Достойными хранимой высоты.
Мы хлеб, и соль, и табака затяжку
Всегда с тобой разделим, как в бою.
Я вижу пулей сбитую фуражку,
Благословляя голову твою.
* * *
Смотрит с неба луна. Льет на скалы свой свет.
Ищет, где бы поспать, не помявши бока.
Льет свой свет на снега она столько же лет,
Сколько лет здесь лежат и не тают снега.
И детьми мы следили за ней. А луна
Так же точно плыла за окошком ночным,
И казалось, войдет к нам и скажет она:
— Завтра будем играть мы. А нынче поспим!..
* * *
К то-то песню ту же самую
Напевает в тишине,
Что и мне когда-то мамою
Пелась в горской стороне.
Дождь ли, полночь ли метельная,
Звезды ль на небе видны.
Льется песня колыбельная,
Как извечный свет луны.
* * *
Льет дождик, и капли стучат по стеклу.
Приснилось мне детство: в горах на рассвете
Под елью столетней, прижавшись к стволу,
Укрылся мальчишка в дырявом бешмете.
Стекают потоки с зеленых высот.
Мне видится детство, я прячусь под елью.
Смеюсь я и плачу, а дождик идет,
И мокнут снега в Безенгийском ущелье.