— Кто это был? — вдруг перебивает Драко.
— Я не знаю, — Грейнджер прикрывает глаза. — Мы не стали смотреть, а просто левитировали его и похоронили на заднем дворе.
— Сколько… — Голос Драко срывается. Он не уверен, что именно хочет спросить. Сколько погибших? Сколько раненых? Сколько проблем он принёс? Сколько сил в запасе у Грейнджер, что она справилась с этим?
— Я не знаю, как у него вышло разобраться со всеми на своём пути. Видимо, мы совсем не были готовы к такому. — Её рот растягивается в мучительной и жуткой улыбке, и уголок губы вздрагивает. — Он выбил дверь и убил аврора так, что тот не успел произнести ни единого заклинания. Ханна и Лайза были там же, но он не стал их убивать — просто отбросил заклинанием и запер дверь.
Теперь губы Драко изгибаются в подобии ухмылки. Крик Турпин он запомнил. Но… Эббот тогда не было слышно. Неожиданная догадка прошибает его, и Драко завороженно смотрит на Грейнджер. Она тяжело сглатывает, и по её взгляду Драко видит — она поняла, что он догадался.
— Ударная волна была такой силы, что при ударе головой Ханна умерла почти сразу. Лайза пыталась ей помочь, но их палочки отнесло в сторону, сверху упали шкафы и полки, и пока Лайза нашла их, было слишком поздно.
Ханна Эббот — староста Пуффендуя, блондинка небольшого роста, с широким лбом и чересчур крупным, на вкус Драко, носом. Нервная и простоватая девушка, которая каждый день спасала жизнь и рассудок Драко. Ханна Эббот теперь мертва.
А он всё ещё жив.
— Я не знаю, что он ожидал увидеть и получить. Я услышала шум, когда несколько человек уже были мертвы, потому что пытались остановить его. Он узнал меня и спрашивал, где Гарри. Но я не знаю.
Шесть. Шесть раз за несколько минут Гермиона Грейнджер призналась, что чего-то не знает. Драко завороженно смотрел на неё, замечая, как постепенно меркнет свет на её лице. Но отсутствие знания не делало её некрасивой, или нехорошей, или неспособной.
Оно будто делало её сильнее. По крайней мере, в его глазах.
— Война идёт, и, кажется, приближается новая пора. Пожиратели не прячутся и не скрываются, и, возможно, скоро наступит время сражений, в которых придётся принять участие всем. То, что произошло здесь, — это лишь отголосок настоящей войны.
— И что дальше? — задаёт Драко самый безобидный вопрос, который приходит ему в голову.
— Я не знаю, что тебе делать и куда идти. На самом деле… — её голос срывается, и в глазах Грейнджер мелькает замешательство, но она собирается с силами: — На самом деле, ты здоров. Я… Мы сделали всё, что могли, и вот ты выжил и теперь можешь начать жить. И можешь поступать, как захочешь. Я могла бы предложить тебе выбор, но ты сам должен решить. Я… — она вскидывает подбородок. — Я не стану тебя ограничивать. И никто не станет.
Драко невесело хмыкает.
Вот так Грейнджер и выполнила свой план, хоть Драко так и не узнал до конца, в чём он состоял.
Жизнь за жизнь. Или жизнь за две?
Здесь нет места счёту, Грейнджер никогда не пыталась его вести — это Драко понимает однозначно. Как и то, что решение теперь действительно только за ним.
Рассматривает ли Грейнджер сценарий, при котором он возвращается к пожирателям и становится верным слугой Волдеморта?
Или тот, при котором он переходит на сторону света и рискует жизнью ради Ордена и Поттера?
А как она отреагирует, если он скажет, что останется с ней?
Драко смог бы варить зелья и лечить волшебников, но что-то глубоко в душе подсказывает ему, что у самой Грейнджер теперь другие планы. Однако он уверен, что ему она не расскажет, поэтому не спрашивает.
— У тебя есть два дня, чтобы решить, Малфой, — она обводит взглядом комнату, затем смотрит на него и мягко улыбается. — Большего я не могу тебе дать.
***
Драко открывает глаза.
Турпин перед ним выглядит совершенно иначе, чем обычно. Она в потрёпанной магловской одежде, волосы собраны на затылке, и даже палочка в руке выглядит неестественно. Драко уже забыл, что Турпин — грязнокровка, но сейчас понимает, что это никак нельзя исправить. Ему даже не стыдно, что он думает так, когда смотрит на неё.
Почти.
Она как будто слышит его мысли и закатывает глаза.
— Знаешь, Малфой, ты мне не нравишься, — говорит она спокойно и очень уверенно. — И я всё равно считаю, что Гермиона не права и ты предашь её. Ты сломаешь свою жизнь, Малфой. Свою и всех тех, кто будет рядом.
Она тянется вперёд, берёт его палочку и очень долго разглядывает и вертит в руках. Драко кажется, что проходит вечность. Он думает, что Турпин, наверное, всё-таки немного умнее Грейнджер, и уже готовится услышать хруст, который срезонирует со звоном его разбитого сердца.
Турпин хмыкает и протягивает ему палочку.
— Завтра мы уходим, Малфой. Надеюсь, ты не забыл, как аппарировать.
***
Драко был ранен.
Он боялся боли, боялся разрушений, боялся одиночества, боялся войны. Он боялся за себя, за своих близких, за мир, который ему знаком и дорог.
Драко боялся перестать чувствовать и боялся почувствовать что-то слишком сильное.
Он боялся остаться без магии — и будет бояться этого всю жизнь.
Он был в отчаянии, зол, растерян, оскорблён и чувствовал холод, который шёл изнутри.
Но раны затянулись — значит, и со всем остальным Драко теперь способен справиться.
***
Его два дня на исходе.
Грейнджер приходит вечером, когда сумерки уже опустились на лес, и незаметно открывает дверь. Драко замечает, что в коридоре больше не горит свет. Везде вокруг тишина, и только звук её шагов отдаётся у него в ушах.
Она в рубашке. Чёртовой сорочке на шести пуговицах. Он успевает заметить это краем глаза, когда встаёт ей навстречу, делает шаг, ловит на полпути и… целует. Он почти не успевает испугаться, но пальцы вдруг вздрагивают, и Драко чувствует сомнение и неуверенность в себе.
В висках стучит, и перед глазами начинает плыть, так что Драко зажмуривается, продолжая прижиматься ко рту Грейнджер. Губами он чувствует её улыбку и открывает глаза.
Она отстраняется на мгновение — Драко чувствует, как страх, что она рассмеётся и уйдёт, хлещет по спине — и вдруг дёргает полы рубашки в стороны. Ткань трещит, и пуговицы с лёгким стуком прыгают по полу.
Этот звук — словно музыка для ушей Драко.
Он улыбается, а его ладони уже касаются её обнажённой кожи, и его язык сталкивается с её языком, продолжая прерванный танец. Безнадёжно испорченная рубашка оказывается на полу, за ней следует футболка Драко, а после он сам справляется с пуговицей на её штанах, и когда они, всё так же не прерывая поцелуя, всё-таки падают на кровать — Грейнджер может похвастаться только бельём.
Которое, уж Драко позаботится об этом, тоже будет забыто.
Он пока не принял своё решение, но чувствует, что сможет это сделать.
Совсем скоро. А будет ли оно правильным, покажет только время.
***
Где-то между закатом и рассветом, между последним листом и первым снегом, между концом и началом Драко ощущает шевеление Грейнджер. Но теперь — спустя столько времени — может её удержать. Его рука обхватывает её запястье, и он дёргает её на себя так, что она охает и путается в простынях, волосах, частях тела.
— Я просто хотела закрыть окно, — шепчет она, нависает над ним и целует куда-то в скулу.
Драко кивает, хотя она всё равно этого не видит, отпускает её, откидывается на подушки…
И закрывает глаза.