Грейнджер хмурится:
— Но ты никогда не…
— Хорошо, — слишком послушно исправляется Драко, — это не боль, но ощущается мучительно, сон не приносит облегчения и в голове всё путается.
Грейнджер делает шаг вперёд, легко оттолкнувшись от подоконника, и её взгляд как будто проясняется, хотя возможно это лишь игра света. Драко не уверен. Ему становится сложно сосредоточиться, как только пространство между ними так решительно уменьшается.
— Ты вспоминаешь, — мягко произносит она. Драко несколько каменеет от подобного тона, его лицо ожесточается, и Грейнджер замечает это. — Какие-то новые моменты и мысли, ведь так?
Он раздумывает бесконечно долгую минуту, чувствуя, что голова, как будто поняла, что про неё вспомнили, и потяжелела. И набравшись решимости, кивает. Грейнджер кидает быстрый взгляд на его палочку. Драко вздрагивает.
Это чертовски плохой знак.
Он неожиданно видит их почти невинную беседу с другой стороны. Вот они разговаривают, и он будто бы в здравом уме, и даже память начинает возвращаться. Он не кричит, никого не оскорбляет, не задаёт вопросов. К тому же Драко явно окреп, аппетит вернулся, чувства обострились. Какая-то неведомая мазь, способная залечить его раны, почти готова. И дальше что?
Он будет здоров?
На месте Грейнджер Драко конечно не оказался бы изначально: он сразу разломал бы её палочку пополам и сжёг. И вряд ли бы стал выхаживать и лечить после. Но если хоть на мгновение предположить, что он всё-таки был бы на её месте и решал, как поступить дальше, он точно знал бы, что делать.
Само собой теперь Грейнджер должна забрать его палочку с собой и спрятать как можно дальше, чтобы он никогда её не нашёл. Ведь если есть хоть малейшая вероятность, что он в ближайшее время сможет колдовать, это не означало ничего кроме опасности.
Он мог бы оглушить Эббот, наслать запрещённое заклинание на Турпин и приложить Грейнджер головой об пол, а потом разнести всё вокруг Бомбардой и оставить полыхать обломки в Адском Пламени. При мысли об этом тело Драко охватывает фантомный жар, и он не сдерживает гримасы боли.
Грейнджер делает ещё шаг к нему и начинает говорить, но из-за внезапно возникшего шума в ушах Драко пропускает первые слова:
— …И потом я увидела, как ты падаешь, а палочка летит в сторону. Не знаю, какая там была высота, и мои амортизирующие чары не совсем сработали. Палочка твоей матери сгорела, а твою потом отдал мне Гарри, — она выдыхает, неловким движением поправляет волосы и тихо, но чётко добавляет: — Мне жаль, Малфой.
Драко ловит её слова и бережно укрывает в глубинах памяти. Честно говоря, он не совсем понимает, что именно она имеет в виду. Его воспоминания мешаются со словами Грейнджер, отказываясь выстраиваться в одну картинку. И кроме того, Драко не может сообразить, ей жаль, что сгорела палочка Нарциссы, что погиб его друг или что он сам беспомощен и жалок?
Жаль ли ей, что вокруг происходит нечто страшное и тревожащее?
Возможно, Грейнджер жаль, что она вынуждена ухаживать за ним?
Столько кроется за её словами, но каким-то образом Драко чувствует ту эмоцию, которую она, наверное, пытается передать. И принимает её. Смиряется с ощущением, хотя так и не получает настоящих ответов. Поэтому он снова кивает.
В дальнейшем, вспоминая этот эпизод, Драко будет думать, что всё-таки откликается и его «мне тоже» повисает в воздухе.
Грейнджер заканчивает уборку, освежает постельное бельё и долго смотрит в окно, наблюдая за листьями, которые парят на ветру и всегда достигают земли. Они больше не говорят, и Драко даже не испепеляет её взглядом, однако, когда она собирается выйти, прихватив с собой поднос с его неоконченным обедом, Драко произносит почти без насмешки:
— Эй, Грейнджер, я вообще-то всё ещё хочу есть.
В этот раз она улыбается по-настоящему, накладывает на ложку заклинание и сидит в комнате, пока он не закончит. Перед дверью Грейнджер оборачивается и смотрит на Драко, её губы снова изгибаются, и уже после того, как она выходит, он вспоминает, что вообще-то целовал эти губы.
***
Эббот оказывается права — мазь действует и Драко восстанавливается.
Проходит ещё чуть больше недели, и его руки уже почти зажили.
Теперь он может сжать ладони Грейнджер в своих, может отвести волосы от её лица, может медленно и мучительно спустить целительскую мантию с её плеч, но вот с дурацкой молнией на магловских джинсах израненные непослушные пальцы, наверное, не справятся.
Драко не знает — он не проверял.
Его ноги достаточно здоровы для того, чтобы он мог подняться и дойти до двери, поджидая её там, но вот сил, чтобы побороть её сопротивление скорее всего не хватит, и пока Драко не уверен, что она поддастся, он не рискует.
Возможно, тот поцелуй не значил абсолютно ничего.
По крайней мере, ведёт Грейнджер себя именно так. Словно с ней постоянно это происходит. Будто бы поцелуй действительно был очередной мерой лечения.
Драко, конечно, всегда знал, что у Гермионы Грейнджер интересные способы бороться с проблемами.
Он помнит, как на первом курсе дерзкая девчонка заявила всему преподавательскому составу, что специально пошла посмотреть на тролля и планировала справиться с ним сама. Как выступила против Драко на квиддичном поле, не смутившись в присутствии множества старшекурсников.
Он помнит её удар. Простая пощёчина, совершенно по-магловски, хотя в руке была зажата палочка.
Драко не может выкинуть из головы то, как она боролась за свободу домовиков, или противодействовала Амбридж, занимаясь с Отрядом Дамблдора.
Он также знает слухи о том, что Грейнджер обворовывала не только преподавателей зельеварения, но и директорский кабинет. Да и вообще постоянно нарушала правила, дерзила окружающим и всегда упрямо делала то, что считала нужным, чтобы добиться цели.
Но неужели теперь её цель — его выздоровление, и она готова даже на поцелуи, чтобы помочь ему? Да и разве поможет это?
Драко не знает.
Он вообще не в состоянии проанализировать свои ощущения, потому что при любой мысли о Грейнджер в его голове взвивается череда образов и воспоминаний, которые доставляют боль и туманят сознание всё больше.
Однако он снова и снова настойчиво возвращается мыслями к той сцене, чувствует иногда нелепое возбуждение, а иногда злость. Порой его преследует ужас. Одной конкретной эмоции нет и, наверное, не может быть.
Драко уже и не надеется на ясность в своей голове и душе, а лишь пытается понять, почему ничего не мешало Гермионе Грейнджер целовать его?
И значил ли тот поцелуй хоть что-то?
И значат ли его фантазии?
***
Драко подходит к окну и, увидев их, шире распахивает глаза.
Они двигаются вдали, одежда и обветренные лица мелькают между ветвей. Их двое.
Однозначно маглы.
Никакой уважающий себя волшебник ни за что не напялит такие тряпки. Одежда громадная и явно слишком тёплая для этого времени года, а за спинами висят гигантские рюкзаки. Драко, чьё знакомство с магловским миром было очень ограничено, в жизни не видел ничего подобного. Он с изумлением наблюдает за парой, которая уверенно пробирается через лес.
Оба выглядят достаточно юно, хотя их лица и обладают некоторой жесткостью. Парень, не очень высокий, но очень худой, постоянно придерживает ветки, чтобы те не ударили девушку, которая ссутулившись идёт следом и улыбается будто через силу. Драко неотрывно следит за ними, пока они не выходят на поляну перед домом.
Девушка мгновенно скидывает рюкзак, а потом внимательно смотрит вперёд, и Драко машинально отступает от окна, хоть и понимает, что она не сможет его увидеть.
Так же как и дом.
Драко завороженно глядит, как девушка потягивается и её улыбка становится более беспечной.