– А зачем спрашивал, вояка? – буркнул Мацек. – Если бы хотел, то просто попросил бы ее.
– Но ты-то не послал? – спросил Бабинич.
– Кому я мог послать? Ты думаешь, обо мне кто-нибудь в Варшаве плачет?
– Из-за такого письма Ольга может попасться, – сказал Коралл.
Априлюс кивнул.
– Вы правы, пан подхорунжий. Эти голодранцы хотят похвастаться: привет из леса… У меня дома пятеро детей…
Коралл посмотрел вверх. Бабинич стоял над ними, руку держал в кармане и, вытянув шею, таращил глаза на Априлюса.
– Ты что? – спросил Мацек.
– Я не голодранец, – бубнил Бабинич.
– У меня дома пятеро детей, – повторил Априлюс, совершенно не обращая внимания на Бабинича, Мацек взял Бабинича за руку и силой потянул его на траву. – Не мои, жена из деревни привезла от своего брата, когда их обоих взяли в концлагерь. Но самый маленький, лет четырех, зовет меня «папа».
Априлюс принял бутылку от Мацека, буркнул: «Огонь!» Золотое дно фляжки, как семафор, поднялось над головой взводного. Жилистая рука опустилась. В маленьких, налитых кровью глазах Априлюса блеснула влага. Со свистом он втянул в себя воздух, морща сломанный нос.
– И все же, – сказал Обрубок, – если бы это были ваши дети, вы бы из дома не ушли.
Априлюс проглотил кусок свинины, кадык его дернулся.
– Жена сама с ними справится. А если не веришь, что я все равно ушел бы, то меня просто не знаешь, – усмехнулся он, обнажив неровные зубы.
– Что ни говори, свои дети… – настаивал Обрубок.
– А когда я уходил из дома, то моя мать плакала от радости, – неожиданно признался Мацек. Горькая улыбка застыла в болезненных складках возле губ. – Черта с два стану я им писать… Теперь она может не волноваться, отец ничего не узнает. – Мацек опустил голову, замолчал.
Коралл вдруг почувствовал, как этот паренек близок ему. Но и Априлюс, с зорким взглядом отличного стрелка, с жилистым, сильным телом, тоже привлекал его внимание. Это дружеское чувство распространялось и на Обрубка, уставившегося в бутылку, ходящую по кругу, и на надутого Бабинича, вообще на всех, сидящих вокруг. Коралл подумал с облегчением: «Я – один из них». Но тут же вернулось ощущение опасности. Оно было уже совершенно иным, непохожим на прежнее. Опасность была общая, одна для всех, опасность реальная, однако это не угнетало его, а поднимало в собственных глазах. Ни насмешкой, ни фальшью не уменьшить опасности, угрожавшей этим людям. Он – один из них. «В чем, собственно, дело, – подумал Коралл. – У меня все в порядке». Он опять стал размышлять о своем положении. «Никто ни в чем не может обвинить меня. Я готов выполнить задание… у меня все в порядке… – повторял он. – Полный порядок». Страх ожег его, словно от безмятежной картины собственной силы повеяло предчувствием неминуемой гибели. Слишком образцово выглядел он со стороны, слишком примерно, чтобы это могло хорошо кончиться.
– Ты, Черный, идешь на вылазку? – спросил Коралл, принимая и ставя на колено поданную бутылку. Черный лениво кивнул лохматой головой.
– Сколько вам лет, подхорунжий?
Этот первый вопрос поручик Венява задал, не отрывая взгляда от штабной карты, разложенной на столе; карта с краю была прижата пистолетом в черной клеенчатой кобуре.
В пустой избе, запыленной солнцем, с полом, усыпанным щепками, находился только стол с картой, а за ним, около стены, стояла лавка, на которой сидел поручик. Терпкий запах стружек щекотал в носу.
Венява сидел, упираясь расставленными локтями в стол. Летний офицерский мундир с никелированными пуговицами был расстегнут, виднелась широкая грудь в белой майке. В складках мундира около кармана синела орденская ленточка, о которой говорил Ястреб. Вокруг Венявы все дышало жизнью. Взгляд очень светлых глаз устремился на Коралла. У Венявы было такое загорелое смуглое лицо, что глаза казались Почти белыми.
– Вы давно в лесу? – Он кивнул. – Посмотрите на карту.
Три спички лежали с трех сторон вытянутого пятна зелени, соединенного узким перешейком с широкой, бесформенной поверхностью, усеянной колючими зигзагами; посередине пятна чернела обугленная щепка. Коралл не отрывал взгляда от спичек.
– Здесь немцы? – Венява поджал губы. – Это данные разведки?
Пальцами с коротко подстриженными ногтями Венява выгреб из коробки и рассыпал спички сначала по одному, потом по другому краю бесформенного пятна зелени, означавшего бор.
– – И здесь попали бы в мешок, – буркнул Венява, – но уже не в этот капкан, – ткнул он указательным пальцем в уголок между тремя спичками. – Нас тут еще не нащупали. Ночью они нас потеряли. Надо сидеть тихо, пока не удастся проскочить.
– Чего мы ждем? – вырвалось у Коралла. Венява промолчал.
Коралл прислушивался к этой тишине, словно ждал от нее чего-то. Молчание затянулось, но тишина уже не была такой томительной. «Время», – подумал Коралл; он посмотрел в окно – там проносится время, в сухом блеске полдня мчится, приближая решающую минуту. Глядя в окно на раскаленную солнцем землю, он неожиданно почувствовал: время под огненным небом искрой бежит по запальному шнуру.
– Сохранять тишину. – Голос Венявы оторвал его от окна. – Это самое главное до тех пор, пока мы сидим в котле…
Венява, склонившись над картой, облокотился на стол; он поднял голову и быстро оглядел Коралла.
– Сколько у вас патронов?
– Четыре обоймы, пан поручик.
– А гранаты? А как у других? Вообще, как с боеприпасами?
– У других еще меньше, чем у меня… Венява кивнул в сторону окна.
– Пьют? Коралл колебался.
– Некоторые, – помолчав, ответил он.
Венява встал с лавки. Он был на полголовы выше Коралла; шагал он упруго, легко поскрипывая сапогами.
– Хорошо делают, – сказал он, отворачиваясь от окна. – Сам бы тяпнул. Если бы не эта чертова жара…
Он заложил руки за спину, под полы мундира, широкая грудь в белой майке дышала ровно.
Коралл чувствовал обаяние его силы. Впервые командир так безоговорочно импонировал ему, внушал такую симпатию и уважение. Даже сомнение: «А что дальше?» – не влияло на это впечатление.
Выстрел раздался прямо за окном. Венява одним прыжком очутился у стола, схватил пистолет. Они ждали. Эхо выстрела погасло. Все было тихо. Прошла минута, прежде чем послышались приглушенные голоса из глубины двора. Венява выбежал первым, Коралл за ним. По деревянным ступеням грохотали сапоги. В память Коралла врезалась картина, как бы вырванная из темноты ночи и вставленная в середину дня, оправленная в сухой, пыльный зной. На фоне ярко-белой стены овина он увидел человека, обращенного лицом к белым доскам, с высоко поднятыми руками, упершегося опущенной головой и ладонями в эти доски. Сержант Хромой, низко наклонившись, быстро ощупывает карманы его брюк. Посередине двора стоят Сирота и Обрубок с автоматом наперевес.