— Ты мне насадишь червя? — спросил маленький.
— Ладно, давай, — сказал высокий.
Он открыл коробку из-под кубинского кофе. В оловянной белизне, смешанные с землей, лениво копошились дождевые черви. В его жилистых пальцах они сразу всполошились и стали извиваться как пружинки. Ветер бороздил озеро, а он приговаривал про себя, шевеля обветренными губами.
— Потерпи, червячок, потерпи! — говорил он. — Не прикидывайся: я знаю, что тебе не так уж больно… Мне бывает больно гораздо чаще… Зубы и те иногда болят, даром что искусственные…
Высокий насадил и второго червяка. Он протыкал их почти посередине, оставляя концы свободными. Живой узел конвульсивно корчился, человеку казалось, что он слышит слабый, жалкий писк.
— Сейчас вам будет легче, — говорил он. — Отправлю вас в воду, на самое дно… Там такая непроглядная зелень, как в пивной бутылке… Ты будешь лежать на чистеньком донышке, и ничего у тебя не будет болеть, пока не появится твоя рыба…
— Забрасывай! — сказал он товарищу.
Наживив и свои крючки, он встал у самого края темной воды. Здесь ничто не мешало ему размахнуться. Бамбуковое удилище прожужжало, как гигантский жук, со свистом пролетело свинцовое грузило. Мгновение спустя послышалось глухое бульканье, вода сверкнула, серая спина озера чуть заметно вздрогнула. Человек держал леску меж пальцев и был уже не человеком, а водой и дном озера. По натянутой нити шли слабые, проникающие к сердцу толчки. Он все чувствовал и все видел: и подводные течения, и камни, и горькие водоросли, мимо которых проплывали рыбы. Он ждал.
Рыба услышала гулкий удар свинца и бросилась на звук. Но, подплыв ближе, она вдруг остановилась. У нее был вид глубоко задумавшегося существа — она висела, не мигая, вяло помахивая прозрачными плавниками. На дне было так мало еды, а здесь перед ней извивалась куча червей. Пробыв в раздумье несколько минут, рыба снова приблизилась.
Человек с удочкой почувствовал ее движение. Никто другой этого бы не заметил. Рыба осторожно взяла наживку, но рта не закрыла. Червяк щекотал ее белесое небо, вода вокруг пошла пузырьками. Рыба внезапно сомкнула челюсти, почувствовала острый укол и рванулась назад.
Человек на берегу спокойно подсек. Верх удилища чуть согнулся. Не спеша, он стал крутить катушку. На другом конце лески рыба металась из стороны в сторону, и крючок врезался все глубже. Она была еще молода и не знала, как сопротивляться. Неведомая сила тянула ее все выше и выше, туда, где вода была прозрачной и легкой. Она любила эту веселую воду, но теперь смутно чуяла в ней свою гибель.
Человек увидел у поверхности ее темную спинку. Надо было немного наклонить удилище, но он не мог оторвать взгляда от рыбы. Она быстро подтягивалась к нему и вскоре вся показалась над водой — с вытаращенными от ужаса глазами и побелевшими губами. Она двигалась стремительно, неотвратимо, покорно. Лишь коснувшись берега, она из последних сил попыталась рвануться, но человек проворным движением выбросил ее на сушу.
Он спокойно и с некоторым сожалением смотрел на нее. Красивая попалась рыбка — яркие краски чешуи говорили о поре любви. Наверно, поэтому она так послушно, позволила вытащить себя на берег. Но смертный час ее не пришел еще. Сначала ей предстояло рабство. Человек сунул ее в погруженный в воду садок и снова занялся червями.
— Чудаки они, — сказал маленький. — Неужели они не видят, что червяк висит на крючке?
Высокий снова забросил удочку.
— Очень хорошо видят, — сказал он. — И знают…
Маленький поглядел на него недоверчиво.
— Чего ж они клюют, как идиоты?
— И люди поступают так же, — сказал высокий.
Леса с изгибом легла на воду. Высокий выбрал излишек и снова приложил к пульсу удочки свой жесткий палец.
— Точно так же, — повторил он. — Съедая цыпленка или выкуривая сигарету, человек делает шаг к смерти.
Маленький ничего не ответил, эта мысль ему не понравилась. Но она была чертовски верна. Лучший способ отдалиться от смерти — это лечь у ее порога. Он сказал это вслух.
— Есть только один способ спастись от смерти, — равнодушно ответил высокий. — Повернуться к ней спиной.
В это время маленький почувствовал, что леска натянулась. Он торопливо подсек, но нить сразу же бессильно повисла.
— Торопишься! — тихо сказал высокий. — Надо иметь терпение, выждать…
Легко сказать! Терпеливо ждать может тот, кто не волнуется. А маленький волновался. Беспокойство поднимало его по ночам, заставляло гнать машину по разбитым дорогам. Нет, не рыба, а страсть охотника. Он чувствовал, как с каждым годом страсти его угасают, хотя до старости было еще далеко. Острота чувств уходила и не возвращалась, а без этого он не мог жить, как без воздуха. Женщины уже перестали волновать его, и тут он умел быть терпеливым. Он выжидал, пока они намертво не закусят крючок, и тогда медленно тянул их к себе, наслаждаясь верностью расчета. Все удовольствие от игры было только в этом, к остальному он был безразличен. Он давно уже пресытился, сердце его остыло. Но рыбы еще волновали его, потому-то они и срывались одна за другой.