Да, хороша жизнь, когда ты в доме одна. Лежу в зеленоватой пенистой воде, от которой разит сосновым лесом, болтаю ногами и мычу на разные голоса. Потом, зажав нос, погружаюсь на дно, хоть и знаю, что испорчу прическу. Так я бултыхалась в воде, пока не посинела, и проделала все, что могла, разве только не растиралась губкой, как советует мама. И это не от лени, а просто я не выношу губки. Сожмешь ее в кулаке, а как отпустишь, она опять становится прежней, как ни в чем не бывало. И, кроме того, тереть себе самой спину — удовольствие ниже среднего.
После ванны я уселась перед туалетным столиком в маминой спальне. Даром что работник умственного труда, а весь столик у нее заставлен всевозможными флакончиками от «Кристиан Диор». Я поднамазалась кое-чем, но понемножку, чтоб мама не догадалась. Она страшно злится, когда я трогаю ее снадобья. Чувствую, что рано или поздно она хорошенько оттаскает меня за волосы. Все эти пудры и помады она пускает в ход ради своих писателей. Мама страшный сноб. Она работает в каком-то писательском издательстве и воображает, что сама тоже без пяти минут писатель. Однажды она позвала меня на их банкет. Было ужасно скучно; один усатый писатель зверски напился и все время тянул маму танцевать. Ко всему в придачу, она не познакомила меня ни с одним писателем и лишь время от времени кому-то показывала на меня пальцем. Наверное, она считала, что я еще недостойна знакомства с писателями.
И все же я без ее помощи познакомилась с одним, но не в издательстве, а в «Бамбуке». Я вовсе не пала так низко, чтобы ходить туда, но меня пригласили специально для того, чтоб познакомить с писателем. Против ожидания, он оказался не развалиной, а довольно-таки молодым. У него были красивые глаза и округлые сочные губы в моем вкусе. Но он оказался таким пошляком, что даже я испугалась, хоть и привыкла не обращать внимания на мелочи. Я не произвела на него никакого впечатления; он даже не взглянул на меня. Он все время таращился на какую-то тощую женщину с синими кругами под глазами, ровесницу моей тетки.
Зазвонил телефон, я подошла и взяла трубку.
— Это ты, Биса?
Предстоял долгий разговор. Я легла и укрылась одеялом.
— Да, я… ты откуда?
— От себя, из кабинета.
Просто диву даюсь, как этот старый мошенник умудряется говорить таким приятным, мягким голосом.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Ничего. Лежу и болтаю ногами под одеялом.
— Как жаль, что мы не можем поболтать ногами вдвоем!
Мне стало так противно, что я даже отставила трубку от уха. Но возмущаться нечего — сама напросилась.
— Мечо[1], ты уверен, что телефонистка не подслушивает?
— Будь спокойна, моя девочка, я говорю по прямому телефону. Какая у тебя программа на сегодня?
Когда я слышу слово «программа», меня начинает тошнить.
— Никакой, — ответила я. — С утра пойду на лекции.
— А после обеда?
— После обеда будем играть в покер у Боби.
— Кто этот Боби? — недовольным тоном спросил он.
— Боби не он, а она… Я говорила тебе о ней, Мечо, не зли меня.
— Хорошо, хорошо, — примирительно сказал он. — Когда же вы начинаете?
— В три.
— И до скольких?
— Ну, почем я знаю! — сказала я, чуть не зевнув с досады. Вот ведь человек! Отец не спрашивает, куда я хожу, а этому выкладывай!
— Слушай, воробышек, а ты не могла бы отложить покер?
— Нет, — сказала я. — Играть меня не так уж и тянет, но я не могу подводить партнеров.
— Я очень тебя прошу, — умоляюще сказал он, и голос у него, правда, был просительный.
Я почесала в раздумье нос.
— Мечо, если б ты знал, как это неудобно. Я никогда их не подводила.
— Ты ничем их не подведешь! — воскликнул он. — До трех еще далеко, они подыщут себе четвертую.
— Дело в том, что мы всегда играем своей компанией… Мы дали друг другу слово не пускать посторонних.
— Гм! — сказал он, и я поняла, что он рассердился.