Я чем-то пожертвовала — смотри-ка! И откуда он это взял? Сболтнул глупость и сам, наверное, в нее не верит. Немного погодя появился официант. Проклятые мошенники готовы в лепешку расшибиться, увидев старикашку с молоденькой девицей, — знают, что им перепадет. Как правило, они не ошибаются, хотя Мечо как будто немного жмот.
— Водочки? — спросил Мечо.
— Ты ведь знаешь, что я не люблю…
— Маленькую рюмочку…
— Ну ладно, — сказала я.
Он заказал себе большую рюмку, потом еще одну. Мы ели жареную рыбу и запивали белым вином. Потом перешли к бифштексу и запивали красным. Я хоть и выгляжу заморышем, но аппетит у меня дай бог — ем все подряд. И он подобрал все до последней крошки, до последней горошинки из гарнира.
— Что у вас на десерт?
— Только сутляш[2], — скромно ответил официант.
— Сутляш? — обрадовался Мечо. — Чего же лучше, ведь я не ел его с тех пор, как…
Я была уверена, что он скажет: «…с тех пор, как развелся», — но он вдруг осекся. А если б и сказал, что тут плохого?
— …был ребенком, — вывернулся он.
Мечо съел два сутляша, а я — один. Потом он, как ни в чем не бывало, снова принялся за красное. Я уже окосела и стала отставлять свой бокал, но он все подливал. Я болтала всякую чепуху, но вдруг заметила, что он совсем не слушает. Лицо у него осунулось, взгляд стал какой-то пустой и отсутствующий.
— Что с тобой? — спросила я.
— Ничего.
Но, поняв, что я не буду его расспрашивать, он разговорился сам.
— Плохи мои дела!.. Тучи собираются над головой.
Мне вдруг стало ужасно смешно — я представила себе, как он шагает по улице с тучами над головой.
— Какие тучи? — засмеялась я. — Дождь будет или град?
— Гроза! — серьезно ответил он.
— Из-за чего же? — спросила я из любезности.
— Сама знаешь!.. Скоро суд над Евгением.
Я призадумалась. Евгений, его сын, недавно сбил велосипедиста при весьма неприятных и для нас обстоятельствах.
— Мне не хочется говорить об этом! — сказала я.
— Мне тоже, — ответил он. — Но что бы мы ни делали, даром нам это не пройдет…
— Как то есть не пройдет? — с удивлением спросила я.
— Суд есть суд!.. Начнут копаться, и могут всплыть некоторые неприятные детали.
Я опять ничего не поняла.
— Какие детали? Говори хоть по-людски!
— Ясно какие! — В голосе его прозвучало нетерпение. — Например, может выясниться, что в это время мы с тобой были в «Лебеде».
— А какое это имеет отношение к катастрофе?
— Конечно, никакого, но кто знает, что взбредет на ум судье. А мне только этого не хватает — скандала по женской части. Запросто слечу с должности.
Меня даже затошнило. Во-первых, он изобразил меня чуть ли не женщиной легкого поведения, и, кроме того, я просто не выношу разговоров о деньгах и должностях. Очевидно, Мечо почувствовал свою ошибку и поспешно добавил:
— Ладно, не будем говорить обо мне, но твоя репутация под угрозой. В конце концов ты девушка, и притом студентка. А, насколько я знаю, комсомол у вас не зевает. Глядишь, и притянут тебя на суд чести. И мне не совсем ясно, как ты будешь отвечать на вопросы разных остолопов.
— Экая важность! — сказала я.
Но в душе меня прохватила дрожь. Он махнул рукой.
— Не будем думать о плохом. Может, и обойдется.
Мы распили еще бутылочку. Голова у меня закружилась, но Мечо был трезв как стеклышко, разве лишь разболтался чуть больше обычного. Он посмотрел на часы.
— Ты когда должна быть дома?
— К девяти, — сказала я.
— Сейчас восемь… Можем потихоньку двигаться.
Мечо расплатился, оставив приличные чаевые. Снаружи было чертовски темно, я три раза споткнулась, пока добралась до машины. Мотор приятно заурчал, и мы тронулись.
Не проехали мы и десяти минут, как Мечо вдруг сбавил скорость и круто повернул вправо. Машина запрыгала по разбитой дороге и остановилась. Фары погасли, стало темно и страшно. Я хорошо знала, что будет дальше. Но делать было нечего, иногда приходится терпеть.
Хуже всего было то, что от него разило разными соусами, а усы так кололись, что я чуть было не завизжала. Ничего, стерпела. Но он стал слишком расходиться, и я отстранилась.
— Оставь, пожалуйста!
— Почему? — прохрюкал он.
— Так!.. В конце концов ведь я…
Тут я умолкла. Нет, не могу я выговорить это слово, оно мне кажется отвратительным. Бывало, я говорила куда более скверные слова, а это вот никак не идет на язык.
— Что — ты? — спросил он.
— То, что ты думаешь! — ответила я со злостью.