— Ты что, торопишься? — недовольно спросила она.
— Нет, не особенно… Но в десять мне надо быть дома…
— Зачем?
Герда заколебалась. Женни знала про ее дела, но все же Герда побаивалась ее острого языка.
— К десяти он придет ко мне…
— Почему так поздно?
— Сказал, что у них сегодня собрание. Так после собрания…
— После собрания все нормальные мужчины идут в кабак, — сказала Женни. — Ну и времечко для свидания!
Да, Герда тоже это понимала.
— Мы встречаемся каждый день, — тихо промолвила она.
— Каждый день?
— Вот уже шесть лет. Кроме тех случаев, когда он в отпуске и уезжает из Софии.
— Ну, разумеется! — презрительно заметила Женни. — Усаживает все счастливое семейство в поезд и катит в Варну.
— Нет! — возразила Горда. — В отпуск он ездит всегда один. В Наречен[5] — там у них свой дом отдыха.
— Так он, может, чокнутый?
Герда улыбнулась. Она очень редко улыбалась.
— Наверное, если назначает свидания в десять вечера.
Женни наполнила бокалы и одним духом выпила свой до дна. Лицо ее по-прежнему выражало крайнее неодобрение.
— Не знаю! — сказала она, пожав плечами. — Сказать по правде — не выношу мужчин в сапогах. Просто мутит от запаха…
Герда смущенно заморгала: она тоже с трудом выносила тяжелый и неприятный запах сапог.
— Ко мне он приходит обычно в штатском, — сказала она.
— Но ведь он офицер?
— Да, но не настоящий. Он фармаколог…
— Это что еще такое?
— Ну, что-то вроде аптекаря.
— Не знаю, — сказала Женни. — А все же — в сапогах… И старикашка в придачу… Впрочем, сколько ему лет?
— Пятьдесят два, — сказала Герда, покраснев.
Женни вытаращила глаза.
— Ты не шутишь?
— Он выглядит моложе, — солгала Герда.
— Боже мой, какая же ты недотепа! — с удивлением воскликнула Женни.
Двое прилично одетых молодых людей, стоявших у колонны, посматривали на их столик. Наконец один из них улыбнулся, подошел и любезно спросил:
— Эти места свободны? Женни искоса поглядела на него.
— Не суйся, хиляк!.. Свободных столиков полно…
Молодой человек в панике ретировался. Женни отхлебнула из бокала, с интересом разглядывая Герду, будто видела ее впервые.
— Слушай, моя милая, скажи мне откровенно — почему ты напрасно теряешь с ним время? Я думала, что он хоть… А раз так… — Женни подозрительно поглядела на Герду. — Уж не влюблена ли ты в него?
Герда помолчала.
— Не знаю, — сказала она тихо.
— Как так — не знаешь?
— Не знаю, — повторила Герда. — Но он очень милый человек, Женни… Всегда какой-то унылый и грустный. Мне просто очень его жаль…
— Господи боже, ну что за девка! — воскликнула Женни в изумлении. — Грустный, говоришь!.. Да ты соображаешь хоть капельку, дурочка? Знаю я таких прилипал! Натерпелась от одного такого, досыта нахлебалась! С виду смирный, добренький, а сам как рак — вцепится, так не отпустит. Подлец похлеще нашего Спиро.
Управляющего Спиро Женни ненавидела пуще всех.
— Нет, он честный человек! — сказала Герда и нахмурилась.
— Честный! — с возмущением повторила Женни. — Что в нем честного? Знай заботится о семье, покупает им телевизоры да ковры, все, что сэкономит на выпивке и сигаретах, тащит к ним. А к тебе присосался как пиявка — плевать ему, что гробит тебе жизнь. Какая же это честность?
Герда молчала, бледная и расстроенная.
— Кто тебя познакомил с ним?
— Не помню, — сказала Герда, хотя помнила прекрасно.
— Такому руки отрубить мало. Большей пакости тебе еще никто не устраивал…
— Не то ты говоришь! — устало сказала Герда. — Он помог мне устроиться на работу. И любит меня и заботится. Одному в этом мире не прожить. А ты знаешь, что я совсем одна. Есть у меня тетка, да и та не в своем уме.
Женни знала это и немного смягчилась.
— Ну да, я понимаю, — со вздохом сказала она. — Но ты подумай хорошенько — разве может так продолжаться вечно?
— Когда-нибудь он женится на мне, — сказала Герда тихо.
Женни так громко расхохоталась, что соседи обернулись к ним.
— Никогда! — заявила она. — Я тебе говорю — никогда. Эти дряхлые пауки всегда рады опутать паутиной какую-нибудь слабенькую мушку. Почему он не позарился на меня? Да я бы мигом вышибла ему искусственные челюсти.
Герда вздохнула и допила бокал. Лицо у нее по-прежнему было бледное и растерянное.
— Прежде всего офицеры никогда не разводятся, — безжалостно продолжала Женни. — Им запрещено. Разведешься — значит, пропадай служба. А они все бестолочи. Потерял погоны — потерял все.