— Ты пила? — спросил он с удивлением.
— Да, немного, — сказала она. — Зашли с нашими девушками в ресторан…
— По какому случаю?
— По какому случаю? — раздраженно переспросила она. — Ни по какому!.. Они иногда собираются после работы… Не могу же я вечно сторониться их…
Он не вглядывался ей ни в лицо, ни в глаза. Он смотрел в землю и чувствовал, как с души спала тяжесть; ничто другое его не интересовало.
— Ну, что ж, — сказал он. — Конечно, не надо их избегать… Ничего, ты правильно поступила…
Она промолчала. Когда они подошли к подъезду, он остановился. Они никогда не поднимались вместе на далекую мансарду, боялись, как бы их не увидели.
— Что встал, иди! — сказала она нетерпеливо.
Он поглядел на нее и молча пошел за ней. Они шли рядом по замызганной лестнице, мимо стен с обвалившейся штукатуркой, израненных водопроводными авариями и следами военных лет.
— Что же вы пили? — спросил он.
— Пелин…
— Неплохая штука, но на другой день болит голова…
— Ты неплохо разбираешься в этих вещах, — недружелюбно заметила она.
— Ты прекрасно знаешь, что я не люблю пить.
— Со мной — да! — сказала она. — Ты прав — слишком дорого обходится. А нужно экономить…
— Зачем экономить? — не понял он.
— А как же… Большая семья, расходы… И сверх всего еще любовница. Поневоле будешь экономить…
Никогда она не говорила с ним так.
— Как тебе не стыдно! — тихо, но твердо сказал он. — Видимо, женщинам не следует пить…
Они молча поднялись на последний этаж. У Герды была небольшая квартирка — единственное, что осталось ей от родителей. В маленькой комнатке еще сохранились следы былого достатка — комод красного дерева, а на нем старинные часы в футляре из полированного агата. Пол был застелен старым, изрядно потертым персидским ковром зеленоватых тонов. Но гардероба не было, и одежду приходилось держать на вешалке в углу, обернув старыми газетами. И все же в комнате под крышей было уютно, как в гнездышке. Полковник уселся на свое обычное место — в обветшалое старомодное кресло, в котором, наверное, отдыхало не одно поколение одеревеневших от этикета дипломатов.
— Что случилось? — спросил он.
Она ничего не ответила. «Наверное, наболтали ей каких-нибудь сплетен, — подумал он. — Это случалось и раньше, но тогда она плакала, а сейчас сердится. В чем же дело?» Герда отошла к окну и молча стояла там, не двигаясь. Он подумал, что она плачет, но когда она обернулась, глаза ее были сухи, а на лице осталось неприязненное выражение.
— Правда, что ты купил телевизор? — вдруг спросила она.
Такого вопроса он не ждал.
— Да, уже давно… Почему ты спрашиваешь?
— Вот видишь, значит, ты обманывал меня! — вдруг вспылила она. — Ты всегда меня обманывал!.. С тех пор как мы знакомы, все — сплошная ложь!
— Что ж, раз ты так считаешь… — нахмурившись, сказал он.
— Конечно, ты меня обманывал!.. Там ты никогда не был гостем!.. А здесь ты гость!.. Там твой дом, там ты хозяин!.. Гость не потащит с собой телевизор… Почему ты ничего не сказал мне о телевизоре?
— Я вообще не рассказываю тебе о них, — смущенно пробормотал он.
— Потому что совесть нечиста… Сам отлично знаешь, что обманываешь меня…
Она расплакалась, но он не двинулся с места. Он думал. Хотя Герда ему сейчас нагрубила, он чувствовал, что в ее словах есть доля истины. А грубая правда — всегда настоящая правда, в этом он не раз убеждался.
— Ты не права, Герда, — сказал он. — Этим я просто откупаюсь от них. Я чувствую себя виноватым перед ними; в этом все дело.
— Ты подлец! — сказала она. — Не только врун, но и подлец.
— А ты дурешка, милая моя… Утри слезы, и я все тебе объясню…
— Не надо мне твоих объяснений! — снова вспылила она. — Довольно слов!.. Хорошо тебе болтать, слова карман не тянут!..
Он медленно поднялся с места. В это время она нервным жестом скинула с себя блузку, чтобы переодеться в домашнюю. И пока она шарила руками вокруг, он смотрел на ее плечо, самое нежное, гладкое и прекрасное, какое ему приходилось видеть. Он невольно потянулся рукой к этому плечу, сухой и жесткой рукой, которая в этот миг тоже стала нежной, словно обрела глаза, ресницы, губы. Она вздрогнула и повернулась к нему.
— Оставь меня!
— Почему? — спросил он, чувствуя, как кровь приливает к его бледному лицу.
— Мне сегодня нездоровится…
— Но я…
— Оставь меня, не приставай…
Она отвернулась и наклонилась, чтобы взять блузку. Когда она выпрямилась, он крепко впился ей в плечо своими сухими пальцами. «Вцепится, так не отпустит!» — вспомнилось ей. Она увидела в овальном зеркале напротив его сухой, восковой лоб, редкие волосы, часть впалой щеки, заострившийся нос. Когда он прикоснулся губами к ее плечу, ее передернуло от отвращения, но она не отшатнулась, а лишь до боли зажмурила глаза.