Выгасал костёр. Сереющею плёнкойУгли верхние подёрнулись слегка.Саня разживил его, подбросил сушняка,А наверх – молоденькую цельную сосёнку.Пламя вымахнуло красную лузгу.С треском капала на угли смолка.«Вы – сидели при царе?» – «У-гу».– «И – за что?» – «А за листовки». – «Долго?»– «Уж не помню, притупилась голова.Месяца, должно быть, три ли, два».– «Были в партии?» – «Нет, не был я, сынок.Я – простой рабочий, токарь.А теперь – десятку дали срок,Во как!..»– «А теперь за что?» – «Теперь, браток, я – вор:Выносил с завода, продавал на рынке.Жить-то надо? Ртов голодных хор.С карточек с одних давно бы подвело{85}.В месяц на руки семьсот, прикинь-ка.На базаре хлеб – сто двадцать за кило.До чего ни тронься – всё в сапожках{86}:Тридцать пять рублей кило картошки,Пожалуйста!Проведёшь – хорош, а загребут – не жалуйся».
…Если это правда – что ж мне, волком выть?Что пришёл я душу разрывать тут?Крикнуть, перебить: «Молчите! Хватит!Этого не может быть!»Не уйти. Не крикнуть. Взгляда не отвесть.Говорят так просто… Будто так и есть…Этот сел за страшный грех недоносительства –Не донёс на мать свою родную,Что на кухне клеветала на правительство;Тот сверло занёс на проходную;Третий карточки подделал с голодухи,Пятый выловлен десницею бухгалтерских проверок;Кто-то сел за то, что слышал где-то слухиИ не опроверг.Лишь еврей молчал, в огонь уставясь с горечью,Да Егорыч рыжий. А сосед Егорыча,Весь сложившись вдвое, подбородок о коленко,Парубок донбасский, Павлик Бондаренко,Смуглый и упругий, ловкий, как зверёныш,Путь свой удивительный небрежно рассказал.Начал от границы; в окруженьи отступал;Бился за Орёл, за Тулу, за Воронеж.И под Сталинградом побывал.В танковой разведке он на мотоциклеВ сорок третьем к марту вырвался в Донбасс.Наступать начальнички в ту зиму не привыклиИ держались сзади про запас.Взяв на сохраненье документы, ордена,Подполковник в штабе обнял перед рейдом:– «Ну, орёл, кроши и не робей там!Часть тобой гордится и страна!»Оторвался – и пошёл на юг.В люльке – рация, ракеты и взрывчатка.Вдруг –Контрнаступление. И в безпорядкеАрмию, как в сорок первом, – ветромСдуло на восток. Бросали танки,Пушки. Две бензинных банкиСпёр у немцев – двести километровПодхватился за своими по тылам врага.Грязь, распутица, не колесо – ногаВязнет! – дождь, и снег, – дорожка!Целиною, задорогой{87}, по ночам и днём,Оторвало палец под своей бомбёжкойИ ушибло в погребе бревном.Костоправ-старик. Лечиться тройку дней.Выбрал себе хату, где дивчина злей.Зинка чернобровая, яблочко-девоха…За войну повыросли, без мужей им плохо.Виснет – оставайся! Держит у крыльца…Бросил девку! бросил мотоцикл! – на жеребца!Русские напали же – майор и два бойца –Взять коня себе хотели, ну куда там!От троих отбился автоматом,Хуторами, тропками добрался до Донца.Конь свалился. Палки в руки и ползком.Лёд трещит. Вот-вот пойдёт. Уж плох.Перебрался. Только вышел бережком –Тут они, собаки! Hände hoch![11]В плен. В Германию, на рудники. Ночами на работу.Конвоиры. Пулемёты.Цепь сплошная.Чужь и даль тоскливая.Павка щурится глазами-черносливами,Властно дёргает губой, припоминая.Пограничник-осетин. Балтиец Колька.С голоду подохнем поздно или рано.Побежим? Подстрелят – ну и только.И втроём – в канаву, выждавши туману.Унырнули под огнём. Повсюду телефоны.В каждом доме бауэра звон тревожный.Карту сообщений железнодорожныхВыкрали – висят у лопоухих по вагонам.К пиджакам цивильным – голубые