оst’ы{88}.Днём в кустах, в сараях, брились топорком,Уходили за ночь километров по сто,На подъёмах прыгая, товарняком,А наставят патрулей – и сто шагов не простоПерейти у моста пешечком.В бункеры и в кухни забирались.То, бывало, до отвалу наедались,То неделей брюквы не найти в земле.Как-то немку вилами пришлось им заколоть:В поле песни пела, подступила вплоть.И попались всё-таки на Лодзинском узле.Свист. Фонарики. Испуганные лица.Крики. Выстрелы. Гудки. Облава.Видел Павлик – осетина повела полиция,И зарезало балтийца дёрнувшим составом.Сам не помня – как, в каком чаду,Силы жизни все в один прыжок собрав,Он успел вскочить на бешеном ходуВ этот же состав.Спрятался. Во рту от крови кисло.Слабость. Знобь. В ушах – последний выкрик друга.И – уснул. Проснулся далеко за ВислойИ недалеко до Буга.Осень шла. Опять раздрябло и ослякло,Но ни автомата, ни коня,И скрываться от бандеровцев, от немцев, от поляковНочью тёмной и при свете дня.Юг Полесья. Встречу – безконечные обозы –Скарб, детишки, коровёнки и крестьянок слёзы,И мужик с телегой вровень – рыскать счастья по миру,В заревах далёких горизонт…Немцы отступали. Раскололся фронт.Подходили русские к Житомиру.Тут растяпе разве фронт не перейти.Повстречался с танковым десантом.«Стой! Тут мины!» – Спрыгнули.Бьют по плечу. В чести! –Надо ж было! – на его путиТот же корпус танковый, где он служил сержантом!!И ребята те же: «Чёрт! Откуда взялся?»Повар тот же – каши уполовник.И начштаба тот же. Только вширь раздался,Да «Суворова» повесил. И – полковник.Ну, сейчас обнимет – ордена, оружье…На ногах едва – пустили б нынче в бой!Что-то не торопится. Качает головойИ в раздумьи тянет: – «Как же это, друже?Плохо получается с тобой».СМЕРШ. Бежал из плена? Как бы эт’ ты мог?Ловко брешешь, падло, патриотины кусок!Растерялся Павлик: «Если вы не верите,Вот дойдём до лагеря – свидетели, проверите».– А пока тебе – оружие? Хитёр.Невербованный вернулся сам! – поверьте-ка!Нам проверку фактов заменяет с давних порНаша диалектика.И – в фильтрационный лагерь, на Урал.В окруженьи кто, в Европе побывал –Там уж их немало, за колючкой пареньки.Пайка и баланда. Рудники.По ночам срока мотают, это как закон:Десять – в зубы, пять – намордник{89}, и садись в вагон.Огляделся Павка, разузналПо приказам Сталина, где корпус воевал,И – один, чтобы друзья не продали, – бежал.Средь своих – шутя: и днём, и ночью,Пассажирским, и товарным, и рабочим,И военным эшелоном, и машиною попутной –Зубоскал-солдатик, парень шалопутный,На ходу сходя и на ходу садясь,И весной сорок четвёртого, в распутицу и грязь:«Разрешите доложить, товарищ генерал?Вот как тут – и там я так же убежал!!»Только ахнул генерал-майор:«Бондаренко! Дьявол! Ну, солдат!..Хоть бы на штрафную как сменять твой приговор.Эх, и мне ведь трудно с ними, брат…»Снова СМЕРШ. Тюрьма. Допросы и побои.– Почему не кончил сам с собою?– На Донце не застрелился почему?– Прислан по заданью по чьему?– Кто помог? Бежал из плена как?– Сколько заплатили, гадина, тебе?…Именем Союза… Родине изменник Бондаренко……Добровольно перешёл к врагам…По пятьдесят восемь один бэ –К десяти годам!Полыхнул их матом из горячей груди:«А учли вы, гады, как я воевал?!»– «Есть заслуги. За заслуги мы не судим», –Прокурор сказал. И зачем я подходил? зачем растрагивал?Где суды такие? где такие лагери?..Холмик углей прорывался синеватым огоньком.От Днепра тянуло лёгким ветерком.Наступления предтечи верные,Поползли над лесом кукурузники фанерные{90}.От невидимых, от них всё небо тарахтело.Меркнул наш костёр – и меж вершинами светлело,Раздавалась, отступала вкруг по лесу тьма.
…Слушал-слушал, рыжий отозвался и Кузьма:– Этой зимою, полгода тому,Случилось и у меня в дому.Спим. Слышим – стучат. Громчей:– Эй, хозяева! Эй!Отвори!Кто живой, подойди к двери! –А за тучами месяц, светло. Глядь из окна –Вот тебе на! –Два офицера, один старшина.Не по мою ли душеньку? Открыл.– Ты, спрашивают, приятель,Колхоза здешнего председатель?Нам на эту избу показали.– Он, говорю, попали.